Никакой еды в кабине не обнаружилось, однако в «бардачке»
отыскались таблетки — болеутоляющее, от артрита. Он проглотил целую горсть и
заел снегом.
«Нужно добыть еды».
Несколько часов спустя от заброшенного мотеля отъехал пикап,
не имеющий ничего общего с тем, что припарковался тут двумя днями ранее: крыша
кабины сорвана, колпаки тоже, такая же участь постигла наклейки на бампер и всю
отделку. Вермонтские номера исчезли, замену Андрос скрутил со старой аварийки,
стоявшей у мусорного контейнера, куда заодно отправились окровавленные
простыни, дробь и прочие свидетельства его пребывания в мотеле.
Андрос не отказывался от желания добыть пирамиду — просто
придется немного повременить. Надо где-то спрятаться, подлечиться, а главное —
поесть. В первой же придорожной забегаловке он набросился на яичницу с беконом
и картофельную запеканку, запив обильный завтрак тремя стаканами апельсинового
сока. Доев, заказал еще, с собой. Потом выехал обратно на трассу и включил
старое радио в кабине. За эти несколько дней мучений Андросу ни разу не
попалась на глаза ни газета, ни телевизор, поэтому услышанное по радио его
ошеломило.
— ФБР, — сообщал диктор, — по-прежнему
разыскивает вооруженного взломщика, два дня назад убившего Изабель Соломон в ее
собственном доме на берегу Потомака. Согласно полученным данным, убийца
провалился под лед и унесен течением в море.
Андрос оцепенел.
«Убившего Изабель Соломон?»
Несмотря на охватившее его смятение, Андрос дослушал выпуск
до конца.
Пора уносить ноги. И как можно дальше.
Из окон квартиры в Верхнем Ист-Сайде открывался потрясающий
вид на Центральный парк. Андрос поэтому ее и выбрал: расстилающееся внизу
зеленое море напоминало о далекой Адриатике. Он понимал: следует радоваться уже
тому, что остался жив, но радости не чувствовал. Внутри образовалась пустота, а
провалившаяся попытка похитить пирамиду Питера Соломона не давала ему покоя.
Долгие часы проводил Андрос над изучением легенд о масонской
пирамиде — однозначного ответа, существует она или нет, не давал никто, однако
все единодушно сходились в том, что пирамида сулит мудрость и силу.
«Масонская пирамида есть на самом деле, — твердил про
себя Андрос. — У меня имеются неопровержимые доказательства из
конфиденциального источника».
Волею судьбы пирамидка шла прямо в руки Андросу, и не взять
ее было бы все равно что держать под спудом, не обналичивая, выигравший
лотерейный билет.
«Я единственный из ныне живущих немасонов знаю, что пирамида
существует… Мне известно, кто ее хранит».
Прошли месяцы. Раны зажили, однако Андрос уже не был прежним
самоуверенным красавчиком, что наслаждался жизнью в Греции. Он перестал
качаться, прекратил восхищенно разглядывать в зеркале свое обнаженное тело. Ему
мерещились первые признаки старости. Некогда безупречную кожу покрывала сетка
шрамов, и это зрелище огорчало Андроса еще больше. Он по-прежнему сидел на
болеутоляющих, благодаря которым выкарабкался после ранения, и чувствовал, что
скатывается назад, к прежнему образу жизни, из-за которого очутился когда-то в
камере «Соганлика». Ему было все равно.
«Что организм хочет, то он и получит».
Однажды в Гринвич-Виллидж он заметил у человека,
продававшего ему наркотик, длинную, на все предплечье, татуировку в виде
молнии. Выяснилось, что картинка сделана для маскировки шрама, полученного в
аварии.
— Своим видом он постоянно напоминал мне о том
происшествии, — пояснил дилер, — и тогда я закрыл его символом личной
власти. Я восторжествовал над телом.
Тем же вечером, уже хорошо под кайфом, Андрос, пошатываясь,
ввалился в ближайший тату-салон и снял рубашку.
— Мне нужно спрятать шрамы, — объявил он.
«Хочу восторжествовать над телом».
— Спрятать? — Татуировщик окинул взглядом грудную
клетку. — Под чем?
— Под татуировками.
— Ага… Я и спрашиваю, что рисовать будем.
Андрос пожал плечами. Главное — поскорее избавиться от
уродливых напоминаний о прошлом.
— Не знаю. Сам выбери.
Покачав головой, татуировщик выдал ему брошюру о древней
священной традиции нанесения рисунков на тело.
— Вот разберешься, тогда и приходи.
В Нью-Йоркской публичной библиотеке, как выяснил Андрос,
насчитывалось пятьдесят три книги о татуировках — и за несколько недель он
прочитал их все. В нем проснулась былая любовь к чтению, и он целыми стопками
носил книги из библиотеки домой и обратно, жадно глотая страницу за страницей и
любуясь в промежутках видами Центрального парка.
Эти книги открыли Андросу необычный мир, о существовании
которого он прежде даже не подозревал, — мир символов, мистицизма,
мифологии и магии. Чем больше он читал, тем больше понимал, как слеп был
раньше. Он начал заводить блокноты, куда записывал свои идеи, наброски и
странные сны. Когда библиотечный ассортимент перестал удовлетворять его
запросам, он принялся доставать через букинистов самые эзотерические тексты:
«Об обманах демонов», «Лемегетон, или Малый ключ Соломона», «Арс Альмадель»,
«Истинный Гримуар», «Арс Ноториа» и прочие в том же роде. Он прочел их все,
убеждаясь, что в мире еще остались несметные сокровища.
«На свете существуют тайны, превосходящие человеческое
понимание».
Затем он наткнулся на произведения Алистера Кроули — мистика
и оккультиста, жившего в начале двадцатого века и провозглашенного церковью
«самым большим злом из когда-либо живших на земле».
«Великие умы всегда повергают слабых в страх».
Андрос узнал о силе ритуалов и песнопений. О том, что
священные слова — правильно произнесенные — действуют как ключ, отмыкающий
врата в иные миры.
«За нашей вселенной есть еще одна, потусторонняя… и оттуда
можно черпать силу».
Отчаянно желая обуздать эту силу и подчинить себе, Андрос
тем не менее понимал, что придется соблюсти правила и выполнить ряд заданий.
«Достигни святости, — писал Кроули. — Сотвори из
себя нечто священное».
В древности без обряда «освящения» не обходились нигде.
Древние иудеи, совершавшие всесожжения в Храме; жрецы майя, которые
обезглавливали людей на вершине пирамид Чичен-Ицы, и даже Иисус Христос,
принесший в жертву свое распятое на кресте тело, — все они осознавали
необходимость жертвенных воздаяний Господу. Жертвоприношение — уходящий в глубь
веков ритуал, помогавший людям заручиться благословением богов и достичь
святости. На это прямо указывают латинские корни в английском слове
«sacrifice», «жертвоприношение», «sacra» — «святость», «face» — «сотворить».
