«Куб превращается в крест, — размышлял Лэнгдон. —
Символическая алхимия».
Кэтрин вид распавшегося куба поверг в замешательство.
— Масонская пирамида связана с христианством?
На мгновение Лэнгдон задался тем же вопросом. В конце
концов, христианское распятие — вполне почитаемый у масонов символ, да и
христиан среди масонов немало. Впрочем, как и иудеев, мусульман, буддистов,
индуистов и тех, чей бог не имел собственного имени. Предпочтение исключительно
христианского символа было бы несправедливым… И тогда на Лэнгдона снизошло озарение.
— Это не распятие! — Лэнгдон поднялся с
кресла. — Крест с циркумпунктом в середине — это двойной символ, два
знака, слитые воедино.
— То есть? — Кэтрин обернулась к Лэнгдону, который
теперь ходил туда-сюда по кабинету.
— Крест стал христианским символом лишь в четвертом
веке. Задолго до этого он означал у египтян пересечение земного с небесным. Как
вверху, так и внизу. Иллюстративное обозначение той области, где объединяются
человек и Бог.
— Положим.
— Циркумпункт, — продолжал Лэнгдон, — как
известно, обладает множеством значений, из которых, пожалуй, самое
эзотерическое — это роза, символ совершенства в алхимии. Но если поместить розу
в центр креста, получится совершенно новый символ… Роза и крест…
Галлоуэй с улыбкой откинулся в кресле.
— Вот-вот-вот. Это уже ближе к делу.
Теперь и Кэтрин вскочила на ноги.
— О чем вы? Я не понимаю.
— Крест с розой, — объяснил Лэнгдон, — это
весьма распространенный у вольных каменщиков символ. Например, один из градусов
Шотландского устава называется «Рыцари Розенкрейцеры» — рыцари розы и креста, в
честь древних розенкрейцеров, внесших свой вклад в формирование масонской
мистической философии. Питер наверняка тебе о них говорил. К их капитулу
принадлежали многие великие ученые — Джон Ди, Элиас Ашмол, Роберт Флуд…
— Разумеется! — перебила Кэтрин. — Я
прочитала все манифесты розенкрейцеров, когда вела исследования.
«Это любому ученому на пользу», — отметил Лэнгдон.
Орден Креста и Розы — или, более официально, Древний мистический орден Розы и
Креста — оказал огромное влияние на науку и имел как загадочное происхождение,
так и много общего с Мистериями древности. Тайные знания, что пришли из глубины
веков, были доступны теперь лишь ярчайшим умам. Список розенкрейцеров,
оставивших след в истории, — это энциклопедия гениев европейского
Возрождения: Парацельс, Бэкон, Флуд, Декарт, Паскаль, Спиноза, Ньютон, Лейбниц…
Согласно доктрине розенкрейцеров, орден «строился на древних
эзотерических истинах», которые надлежало «хранить вдали от масс» и которые
сулили величайшее «духовное озарение». С годами символ братства розенкрейцеров
вырос в пышную розу на изукрашенном кресте, однако начиналось все со скромной
точки в круге на простой крестовине — простейшем изображении розы на простейшем
изображении креста.
— Мы с Питером часто беседовали о философии
розенкрейцеров, — сообщил Галлоуэй, обращаясь к Кэтрин.
И декан пустился в рассуждения о взаимосвязи между масонским
и розенкрейцерским братствами, а Лэнгдона по-прежнему мучил вопрос, не дававший
профессору покоя весь вечер.
«Jeova Sanctus Unus. Это как-то связано с алхимией…»
Припомнить точно, что именно говорил Питер насчет этой
фразы, профессор не мог, но что-то такое шевелилось при упоминании о
розенкрейцерах…
«Думай, Роберт, думай!»
— Основателем братства, — объяснял тем временем
Галлоуэй, — считается немецкий мистик, известный историкам как Христиан
Розенкрейц, хотя на самом деле это был псевдоним, под которым скрывался,
возможно, сам Фрэнсис Бэкон — некоторые считают именно его основателем ордена,
хотя доказательств…
— Псевдоним! — неожиданно даже для самого себя
вскричал Лэнгдон. — Точно! Jeova Sanctus Unus. Это псевдоним!
— О чем это ты? — не поняла Кэтрин.
Сердце у Лэнгдона учащенно билось.
— Я все пытался вспомнить, что Питер говорил про Jeova
Sanctus Unus и какое отношение эта фраза имеет к алхимии. И вспомнил наконец!
Дело не в алхимии, а в алхимике. В очень знаменитом, причем!
Галлоуэй усмехнулся:
— Пора бы уже, профессор. Я упомянул его имя дважды —
да еще и слово «псевдоним» употребил.
Лэнгдон недоуменно уставился на декана.
— Вы знали?!
— Начал подозревать, когда вы рассказали про надпись
«Jeova Sanctus Unus», расшифрованную с помощью алхимического волшебного
квадрата Дюрера, ну а когда обнаружился крест с розой, сомнения развеялись
окончательно. Как вам, наверное, известно, в личной библиотеке этого ученого
хранился испещренный пометками сборник розенкрейцерских манифестов.
— И кто это? — не выдержала Кэтрин.
— Ученый с мировым именем! — ответил
Лэнгдон. — Алхимик, член Лондонского королевского общества, розенкрейцер,
а свои самые секретные научные труды он подписывал псевдонимом «Jeova Sanctus
Unus»!
— Единый истинный Бог? Скромняга… — съязвила
Кэтрин.
— Гений! — поправил Галлоуэй. — Во-первых,
он, как и древние адепты, считал себя равным Богу. А во-вторых, шестнадцать
букв фразы «Jeova Sanctus Unus» при перестановке как раз и дают его имя в
латинской транскрипции, так что псевдоним выбран идеально.
Кэтрин задумалась.
— «Jeova Sanctus Unus» — это анаграмма латинской
транскрипции имени известного алхимика?
Лэнгдон, отыскав на столе карандаш и лист бумаги, принялся
изображать, попутно объясняя:
— В латыни буквы J и I взаимозаменяемы, то же самое с V
и U… Поэтому из Jeova Sanctus Unus идеально складывается имя нашего ученого.
И Лэнгдон одну за другой написал шестнадцать букв: Isaacus
Neutonuus.
— Думаю, ты о нем слышала, — подмигнул он Кэтрин,
вручая листок.
— Исаак Ньютон? — прочла Кэтрин вслух. — Так
вот на что намекала гравировка пирамиды!
Лэнгдон на секунду перенесся мыслями в Вестминстерское
аббатство, на пирамидальное надгробие могилы Ньютона, где на него самого
когда-то снизошло озарение.
«И вот великий ученый снова выходит на сцену».
