И наконец, еще через год звонков и редких встреч она поняла, что лучше ничего, чем это.
«Алхимик» только что закончил свой второй тур по США, выпустил новый альбом, и Видаль все чаще мелькал в этих идиотских телевизионных шоу, которые казались Тамаре образцом дурновкусия. Она понимала, что сейчас он в обойме, ему приходится принимать правила игры, если он хочет оставаться на олимпе, но ей самой был намного ближе другой образ – образ человека, который идет своей дорогой, собирая на сапоги пыль дорог всего мира.
И тогда она раз и навсегда оборвала их отношения, рубанула по живому, вырвала с корнем эту тягучую, невыносимую связь.
– Олег, – сказала она ему по телефону, когда он позвонил сообщить, что скоро приезжает в родной город. – Я встретила мужчину и выхожу замуж. Прости меня.
Он коротко вздохнул и ответил, что так действительно будет лучше для них обоих. Он любит ее, он будет всегда помнить Тамару. Он благодарен ей за то, что она возродила его к жизни.
Он благодарен ей.
С радостью, которую пришлось удержать в себе, Тамара поняла, что эти слова дались ему нелегко. Его голос звучал напряженно, паузы были длиннее, чем обычно. Что же, будет чем себя утешать, решила она и положила трубку.
Год спустя умерла мама, а потом и бабушка, будто бы поняв, что смысл ее жизни – пить кровь своей дочери – исчез навсегда. Смерть родных людей была горем и облегчением для Тамары.
Вскоре она окончила институт, поработала с месяц учителем в школе, но не удержалась там, а пошла на бухгалтерские курсы. После курсов стала офисной крысой в фирме, торгующей металлопрокатом.
В появившееся свободное время она училась играть на гитаре. Неожиданно для себя Тамара стала писать стихи и сочинять простенькие мелодии, что складывались в песни, приносившие ей огромное удовольствие.
Тамара пела для друзей, иногда участвовала в каких-то конкурсах, иногда что-то записывала для себя на диски, ведь у нее осталось много знакомых музыкантов. Со своими прославившимися друзьями она почти не общалась. А в последнее время к ней наведывался только Колька, который приезжал в Гродин при каждой возможности, причем именно к ней, к Тамаре.
Он пытался ухаживать за бывшей своей подругой, но отношения у них как-то не складывались. Настоящих чувств Тамара к нему не испытывала, замуж выйти, лишь бы за кого, не мечтала, но и заявить Кольке, чтобы шел он на все четыре стороны, не могла. Колька был мостом между ней и тем миром, где обитал такой далекий Видаль. Ее любимый Видаль.
Дом Видаля
– Кристина, Марина! Да где же они?
Лика заглядывала в комнату за комнатой. Наконец она вернулась в спальню пропавших девушек.
– Ну, точно через окно выскочили! – заключила она, высунувшись в коридор. Снизу, из холла, на нее смотрели, задрав голову, Тамара и Милена. – Тут под их окном крыша гаража или сарая. Можно спуститься, не сломав ноги.
«Вот чертовщина, – подумала Тамара. – Не ужели же маньяк утащил сразу двоих? И без лишнего шума!»
Собирая вещи в своей комнате, Тамара не слышала никаких посторонних звуков. Милена сказала, что они с Ликой тоже ничего особенного не слышали, а их комнату отделяла от комнаты Марины и Кристины только перегородка из гипсокартона. Они разговаривали, это да, но звуков борьбы не было.
– Надо отсюда быстрее сматываться, – проговорила нервно Лика, сбегая вниз по ступенькам. – У нас в комнате тоже записка с камнем нашлась! Сматываться – и в милицию. А сюда только с ОМОНом возвращаться!
– А вещи девочек на месте? – спросила Милена.
– Да, обе сумки стоят на кровати. Что за черт! Что же происходит?
Лика уже направилась к входной двери, Милена последовала за ней. А Тамара, оставаясь на месте, задумчиво произнесла:
– Получается, они сами решили уйти.
Лика и Милена остановились на пороге и обернулись к ней. Тамара продолжила:
– Смотрите, а что, если маньяк притащил модель к дому и, угрожая ей ножом, велел девушкам спуститься вниз? А потом, также грозя прирезать Лену, если девчонки не подчинятся, заставил их пойти за собой.
Милена закрыла рот руками.
– Ничего, девочки, – решительно заявила Лика. – Надо только скорее уходить: вы же видите – в доме или в лесу, нигде нет спасения. Пойдем на дорогу и…
Милена перебила ее:
– Я вдруг подумала: а ведь мы не успеем за день добраться до города! А если он решит догонять нас на машине? Девочки, мы в ловушке! Нет никакого спасения.
Тамара поддержала ее:
– А почему по этой трассе, что возле дома, никто не ездит? Кто ее закрыл и зачем? Я думаю, это для того, чтобы мы не могли отсюда уехать.
Лика замотала головой:
– Нет, нет, нет! Мы выберемся. Мы сможем! Только не надо киснуть, опускать руки и отчаиваться.
Тамара и Милена посмотрели друг на друга. Тамара подумала, что, наверное, лучше попробовать уйти по дороге, чем сидеть в доме и трястись…
Они вышли из дома и остановились на ступеньках веранды. День был в самом разгаре, светило теплое апрельское солнышко, но запах леса был по-прежнему сырым, свежим, даже острым. Казалось, солнечные лучи не в силах подсушить и оживить этот лес. Он сам, недобрый, таящий какие-то мрачные секреты, этого не хочет.
Три женщины, окруженные темными от влаги стволами, как вражеским войском, застыли на месте, не решаясь сделать ни шагу. Тамара гнала от себя неконтролируемый ужас, мысль о том, что из-за каждого дерева может выскочить кто-то страшный, уже утащивший в свое логово половину их маленького сообщества. И нет им спасения.
«Не буду об этом думать. Не буду».
Лика достала сигареты и закурила.
– Мне тоже, – попросила Тамара.
Сигарету взяла и Милена.
Перекур – то самое перед боем.
Стряхивая пепел на гравий, Тамара заметила под деревьями какие-то желтые цветочки. Не подснежники, не пролески, а желтые глазки, выглядевшие наивными и простенькими и от этого еще более привлекательными для проснувшихся и родившихся насекомых. Тамара немного расслабилась, глядя на цветы, представляя себе, каковы на ощупь их нежные, будто вощеные лепестки. Наверное, они пахнут сладко и свежо…
Вдруг из-за дома раздался звук быстрых легких шагов и приглушенный всхлип. Лика, Милена и Тамара испуганно обернулись.
На дорожку перед домом вышла Кристина. Ее одежда была в грязи, светлые кудряшки вздыблены, белый синтепон торчал из маленьких дырочек, испещривших синюю дутую куртку. На опухшем от слез лице темнели царапины и грязные разводы.
А выражение лица… Ее глаза были широко открыты, а рот перекошен, словно она увидела что-то такое, отчего потеряла дар речи. Возможно, и на самом деле потеряла, потому что она не произнесла ни слова.
