Что русскому здорово, то немцу смерть. Ну
почему ж только немцу, не соглашается история. И наш случай — лишнее тому
историческое подтверждение. Потому что спал укатанный финн мертвецким сном,
вкусив сверх меры того, чего нет крепче, — русской водки и русской бабы; спал,
а прославленного качества гаванская сигара, привет пламенного Фиделя,
продолжала исправно куриться, даже когда финн, захрапев, выпустил ее изо рта и
она скатилась на ковер. Да не бухарский был коврик, не персидский —
синтетический. А не кури при синтетическом ковре престижную гаванскую регалию,
не по чину. Черное пятнышко расползлось под багряной боеголовкой сигары,
расползлось и лопнуло, и края ширящейся дырки вспыхнули желто-синим вонючим
огоньком. Плавно достиг тот огонек края нейлоновой занавески и угла нитролаком
крытой тумбочки, и бумажных стенных обоев, и заполыхало все весело и могуче.
Коридорная спала, дымок почти не пробивался за
плотную дверь номера, улица была пуста в глухой час, и только ранние повара на
кухне «Крыши», где кабак готовили к завтраку, поморщили носы от нестандартной
вони из вентиляции. Вонь приобрела дымную видимость и аварийную концентрацию,
послышались вопли и топот, зазвенели разбитые стекла, и когда воющие пожарные
машины влетели в улицу Бродского (но не того, который нобелевский лауреат, а
того, который Ленина рисовал): радужное пламя лупило из верхнего этажа, с
муравьиной суетливостью выволакивали пожитки иностранцы, а по крыше гостиницы
бегали три друга-богатыря, три повара в белых курточках и белых колпаках, крыли
с небес матом и истошно требовали вертолет для спасения: дым синтетики вообще
влияет на мозги.
Пожарные зычно обматерили одуревших и
вороватых поваров, потом споро перекачали на крышу гостиницы сотню тонн воды из
магистрали, все не успевшее сгореть было хорошо затоплено, сосульки свесились с
почерневших лепных карнизов, и с тем притон тлетворного иностранного влияния
надолго вышел из строя, встав на капитальный ремонт. Старожилы помнят это
замечательное утро.
10. Куртизанка КГБ
При каждой гостинице, в каждом интуристовском
кабаке, сидели гэбэшники: по штату надзирали за контактами иностранцев с
совками. Они бесплатно пили и бесплатно закусывали. Фарцовщики дарили им джинсы
и часы «Сейко», бармены снабжали американскими сигаретами, а проститутки
делились деньгами. Хорошо быть стукачом.
Отстегивала им и Марина налог на
государственную безопасность.
И тут в баре «Октябрьской» стиснули ее под
локоток и приказали, чтобы спокойно и без шума. И спокойно и без шума привезли
на Литейный. В Большой, стало быть, Дом. В животе у Марины сделалось худо. А
кому там делалось хорошо. Не санаторий.
— Что, красавица, грохнула турмаша? —
осведомился улыбчивый молодой комитетчик, откинувшись за столом.
Марина прикинула, что ей шьют, завибрировала и
взвилась.
— Убийство и грабеж иностранного гражданина, —
поцокал удовлетворенно комитетчик. — А гостиница? Это ж на сколько миллионов ты
сожгла народного достояния!..
— Я его не трогала! — шепотом закричала
Марина.
— Уж не трогала. Облико морале, — вздохнул
комитетчик: — тунеядка, проститутка, валютчица. Бомж.
Марина пустила беззащитную слезу социальной
жертвы. Комитетчик раскрыл папку и ознакомил Марину со славными вехами ее
боевого пути. Слеза высохла.
— Да на кой черт мне его убивать!!!
— А вот это ты сейчас и расскажешь.
Через час она подписала добровольное
сотрудничество с органами. Вступать в контакт с указанными лицами. Собирать и
передавать информацию на поставленные темы. Строгое неразглашение. Агентурная
кличка «Рябина».
— Я знал, что вы все-таки советский человек.
— А то какой же, — угрюмо подтвердила Марина.
— Языком владеешь?
Марина покраснела.
— Английским, дура! Отправишься на курсы. Я из
тебя переводчицу сделаю, поняла? Возможности перед тобой откроются. Но —
смотри!
…Первым объектом явился шведский инженерик.
Когда в «Астории» его попыталась снять конкурентка, приблизился неприметный
мужичок и одной фразой вымел ее за дверь.
Шведик вел себя — прелесть. Возил на «вольво»,
дарил парфюмерию, знакомил с партнерами. Но все ее попытки заговаривать об его
работе неукоснительно игнорировал.
— Ну ничего ж по делу не сказал, дубина, —
пожаловалась она, когда пришла пора сдавать отчет.
Ее патрон хмуровато повертел пепельницу:
— Что значит — ничего?.. Бери бумагу — пиши!
— Чего писать?..
— Говорил, что строительство в порту начнется…
— и продиктовал ей текст, за который немедленно хотелось дать звание майора
разведки. — Подпись. Число. Поняла?
— Поняла… — похлопала ресницами Марина.
— И не вздумай!..
— Не вздумаю, — пообещала она.
— Главное — работа, — завершил патрон. — Чтоб
был виден результат усилий. Это будет оценено. А то — «не-ечего…»
И по следующему объекту, толстому шумному
немцу, Марина выдала такой результат, что немца нужно было бы судить
нюрнбергским трибуналом. Отчет вернулся к ней, пестрея красной редактурой.
— Охренела? Не зарывайся, сгоришь. Скромнее,
девушка.
Марина поняла службу — поперла лафа.
Поднаторев в составлении отчетов, она наслаждалась безнаказанностью: шикуй, еще
и спасибо скажут.
Через полгода она купила двухкомнатную
кооперативную квартиру. Швейцары приветствовали ее зеленую «Волгу». Первой в
Ленинграде обрела она статус «дамы для сопровождения деловых людей». Такое
сопровождение стоит дорого, и деловые люди были недешевые.
— Старуха, ты живешь на стольник в день, —
предостерег ее при встрече сам Фима Бляйшиц. В те времена это была нормальная
месячная зарплата, баснословные деньги. Но она ждала своего часа.
