Это неверно, когда думают, что евреям так уж
всю историю и не везет. Потому что смерть Сталина в марте 53 была замечательным
везением, вопрос о переселении отпал, врачи-убийцы как бы вместе со всей нацией
были реабилитированы, и по утрам соседи на кухне стали здороваться и даже
обращаться со всяким мелким коммунальным сотрудничеством. И Фима благополучно
получил диплом и был распределен на завод с окладом восемьсот рублей.
Но так и оставался, разумеется, маленьким
затурканным евреем.
2. Открытие
Сначала появились стиляги. Сначала — в очень
небольшом количестве.
Пиджаки они носили короткие, а брюки —
легендарно узкие. Рубашки пестрые, а туфли — на толстой подошве. И стриглись
под французскую польку, оставляя спереди кок; а лучших мужских парикмахерских
было две: одна — в «Астории», а другая — на Желябова, рядом с Невским.
В милиции им норовили — обычно не сами
милиционеры, а патриотичные народные дружинники — брюки распарывать, а коки
состригать, о чем составлять акт и направлять его в деканат или на работу.
Пресса рассматривала одевающихся так молодых людей как агентов ползучего
империализма:
Иностранцы? Иностранки?
Нет! От пяток до бровей —
это местные поганки,
доморощенный Бродвей!
Затем прошел исторический XX Съезд Партии,
была объявлена оттепель и чуть ли не свобода, и страху в жизни стало куда
поменьше, а надежд и оптимизма куда побольше.
А еще через год состоялся впервые в Союзе
Международный фестиваль молодежи и студентов, наперли толпы молодых со всего
мира, и после этого (мы отслеживаем сейчас только одно из следствий, которое и
вплетено нитью в нашу историю) стиляг стало хоть пруд пруди: представители
прогрессивной молодежи западных, южных и восточных стран покидали гостеприимную
Советскую Россию в туфлях на босу ногу, запахивая пиджачки на голых, без
рубашек, грудях: гардероб оставался на память о дружбе и взаимопонимании их
московским и ленинградским приятелям.
Стукачей участвовало в празднестве уж не
меньше, чем иностранцев, и дружили только самые безоглядные и храбрые, — кроме
специально выделенных для дружбы, разумеется, и проинструктированных, как
именно надо дружить.
Фиму с его рожей никто дружить не
уполномачивал; он и не дружил — опасался: дурак, что ли. Но глядя, как
переходят на тела земляков шикарные и тонные шмотки, все крутил он и обдумывал
одну нехитрую мыслишку.
Он эту мыслишку не один, уж надо полагать,
обдумывал, но именно он, похоже, подошел к ней первый со всей еврейской
глубиной и основательностью. Потому что на второй день фестиваля сообщил маме,
что ему надо поговорить с хорошим старым адвокатом, какой, вроде, был среди ее знакомых.
— Что случилось? — испугалась мама.
— Ничего не случилось, — твердо заверил Фима.
— Так зачем тебе адвокат? — побледнела мама.
— Чтоб и впредь никогда ничего не случилось, —
твердо заверил сын.
Адвокат, разумеется, тоже был еврей, и
принимал Фиму в такой же комнатушке коммуналки. Фима развязал испеченный мамой
пирог, размял папиросу и посмотрел на адвоката.
— Розочка, сходи в булочную, — попросил
адвокат жену.
— Так какие же у вас неприятности? — спросил
он. — Слушаю.
— Слушайте внимательно, — сказал Фима, — и
если можно, тут же забывайте. Никаких неприятностей нет и быть никогда не
должно. Может ли иностранец подарить мне галстук?
— За красивые глаза? — поинтересовался
адвокат.
— В знак дружбы, — серьезно сказал Фима.
— У вас есть друг-иностранец? Кто? Где вы его
взяли — на улице?
— На улице, — сказал Фима.
— И каким образом?
— Он спросил, как пройти к памятнику Ленину у
Финляндского вокзала.
— И что же?
— Я его проводил к святыне нашего города и
рассказал о приезде Ленина в апреле 17 года.
Адвокат укусил пирог, с удовольствием пожевал,
запил чаем и посмотрел на Фиму.
— Он снял галстук прямо с шеи? — спросил он.
— Я долго отказывался, но он обиделся, а я не
хочу, чтобы иностранцы обижались на ленинградцев, — ответил Фима.
Адвокат кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Иностранец может
подарить вам галстук.
— Я так и думал, — сказал Фима. — А рубашку он
тоже может мне подарить?
— Он тоже снял ее с себя под памятником
Ленину?
— Нет. Он попросил проводить его обратно до
гостиницы.
— Он боялся заблудиться?
— Совершенно верно.
Адвокат подумал.
— А на каком языке вы говорили? — торжествующе
выкрикнул он.
— На английском, — слегка удивился Фима.
— А откуда это вы знаете английский?!
— Как откуда? — еще больше удивился Фима. — Я
учил его восемь лет: шесть в школе и два в институте. Я советский инженер с
высшим образованием. Советское образование — лучшее в мире! Я был отличником.
— Да, — согласился адвокат, — это правда…
Советское образование — лучшее в мире.
— Еще он подарил мне пиджак и туфли, — добавил
Фима.
— За что?! — поразился адвокат.
— А я подарил ему свой пиджак и свои туфли.
— Зачем?!
— Ему нравятся наши товары.
— Так почему он не купил?!
— У него кончились деньги.
— Почему кончились?
— Он был накануне в ресторане.
— В каком? — быстро воткнулся вопрос.
— На «Крыше» в «Европейской», — так же быстро
последовал ответ.
— А больше денег у него не было?
— Я должен был попросить его показать мне
бумажник? или счет в банке?
Адвокат доел кусок и облизал пальцы.
— Хорошо, молодой человек, — одобрительно
признал он. — Он может подарить вам галстук, рубашку, пиджак и туфли.
