Книга Легенды Невского проспекта, страница 25. Автор книги Михаил Веллер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Легенды Невского проспекта»

Cтраница 25

— …тебя бы законопатили на Чукотку, там бы ты хлебнул лиха по уши!

— И прекрасно! на Колыму! и давно бы застрелился и не мучился!

— Я все для тебя сделал! Чего ты теперь еще от меня хочешь?

Подведя беседу к нужному вопросу, племянник переселяется с пола на стул. И внушает вкрадчиво:

— Слушай… ты ведь запросто за руку со всеми адмиралами… с нашим командующим…

— Да уж… — кивает дядя не без самодовольства. — Потому что — уважают!

— Вот. Послушай. Ты бы не мог встретиться с адмиралом Головко, и раз в жизни попросить… если б он подписал… он ведь тебе не откажет… — И подает дяде заготовленный рапорт об увольнении в запас.

— Нет, — говорит дядя. — С такими просьбами я к нему обращаться не буду. Наши отношения, знаешь, иного рода. Нет. Не стану я его о таком просить.

Штейн принимает позу, по сравнению с которой умирающий лебедь Плисецкой — это марш энтузиастов. И тихо шепчет:

— Тогда прощай, дядя… Я тебя любил. Я гордился тобой. Прости, что причиняю вам такое горе… прошу никого не винить…

Выдергивает из брюк ремень и норовит пристроить петлю к оконному карнизу.

— Прекратить!! — грохочет кулаком бездушный дядя, солдафон от маринистики.

Тут в комнату впадает его жена, племянникова тетя, которая всю эту душераздирающую сцену подслушивала за дверью, и говорит:

— Сашенька, есть у тебя душа или нет у тебя души? Ты посмотри — на мальчике ж лица нет. Он же над собой что-то сделает, ты что, не понимаешь?.. Я всегда говорила, что нельзя отдавать мальчика во флот. Все эти твои матросы — они такие грубые. Они пьют, как биндюжники, они ругаются — это тихий ужас! Я после них неделю мою квартиру и проветриваю от табака и портянок.

— Моряки не носят портянок!!!

— Скажите пожалуйста! А что они носят? Это так важно? Или у тебя много племянников?..

— Не лезь не в свое дело! — гремит дядя.

— Это мое дело! — кричит ему тетя. — И не смей на меня кричать! Кричи на своих адмиралов, так их ты боишься!

— Я боюсь?! — орет дядя. — Да я — член правления… кандидат ЦК…

— Так почему ты не можешь пойти в гости к этому Головко? Он к тебе прислушивается, я же знаю. Они же понимают, что ты умный человек. Что тебе стоит? Ну хорошо — выпей с ними, посиди, я тебе разрешаю.

— Никуда не поеду, — отрубает дядя.

Штейн подставляет стул к своей петле на окне и закрывает глаза.

— У тебя есть сердце? — спрашивает тетя. — Или у тебя нет сердца? Ты посмотри, что делается с ребенком. Если бы я была его министром, так я бы давно отпустила его куда он хочет. Какое море? Только Черное. Мальчику необходимо курортное лечение, это кожа и кости. У него совсем слабые нервы. И вообще ему нисколько не идет эта форма, ты посмотри на него — и это матрос?..

В конце концов дядя плюет, звонит Головко домой, надевает свою шубу на бобрах, сует в карманы две бутылки армянского коньяка, вызывает из гаража свой персональный ЗиМ и едет к Головко.

Головко принимает его сердечно, ставит, в свою очередь, свой коньяк, вестовой накрывает стол — серебряные подстаканники, нарезанный кружевом лимончик, балычок-икорка с разных флотов; пьют они коньяк и чай по-адмиральски (а чай по-адмиральски — это так: берется тонкий чайный стакан в серебряном подстаканнике, наливается крепчайшим горячим свежезаваренным чаем, бросается ломтик лимона и сыплется три ложечки сахара; а рядом становится бутылка коньяка. Отхлебывается чай, и доливается доверху коньяком. Еще отхлебывается — и еще доливается. И вот когда стакан еще полный, а бутылка уже пустая — это и есть настоящий адмиральский чай). И с удовольствием беседуют. Головко говорит о литературе, Штейн говорит о флоте, и очень оба довольны поговорить с понимающим и компетентным собеседником.

И дядя, как бы между делом, в русле застольного разговора, повествует в юмористическом ключе, чтоб никак не дай Бог не отягчить настроение хозяина, всю историю злоключений своего племянника — как отвлеченного флотского офицера, не называя фамилий. И адмирал совершенно благоприятно это воспринимает, заливается смехом и переспрашивает подробности, войдя во вкус, слезы утирает и за живот держится. Такой юмор ему в кайф: до боли знакомая фактура.

А в заключение рассказа дядя эффектным жестом выдергивает рапорт своего племянника и кладет перед Головко. Головко, еще похрюкивая, тянется за очешником, надевает очки, читает рапорт и закатывается диким хохотом:

— Ох-ха-ха-ха! — лопается. — Так это что — с твоим племянником все это было? Ха-ха-ха! Ну, ты драматург!

Это, значит, дядя придумал такой драматургический ход. И теперь с удовлетворением видит, что все он рассчитал правильно — ударный сценический ход по адмираловым мозгам, сюжет свинчен истинным драматургом, что адмирал и признал: никакого неудовольствия у него, а сплошные положительные эмоции. Хороший дядя драматург. Настоящий. Крупный.

— Вот, — говорит, — хо-хо-хо! такая, понимаете, история. Так что, если можно… не моряк, что поделать.

— Ох-ха-ха-ха! — надрывается Головко. Развинчивает авторучку, чертит в углу рапорта собственноручную резолюцию, размашисто подписывает, складывает лист и швыряет через стол дяде. — Ну, спасибо за спектакль! потешил старика! А я-то думаю, откуда это ты в таких подробностях все это знаешь!.. Погоди-ка, — и жестом велит вестовому поставить еще бутылку. — Выпьем еще, посидим. Давненько я так не веселился! Ну-ка расскажи еще раз, как это он шпалер в гальюне забыл… ха-ха-ха!

И к двум ночи вдребезги пьяный дядя, знаменитый драматург Штейн, является на своем ЗиМе домой. Шофер его вводит в двери, дядя, с красной физиономией, сильнейше благоухая на весь дом хорошим коньяком, благодушный и снисходительно-гордый, падает в своей распахнутой шубе в кресла.

А племянник, уже синий от непереносимого волнения — судьба решается! — бегает по стенам в полубессознательном состоянии. И смотрит на дядю, как блоха на собаку, которою можно прокормиться и выжить, а может она тебя и выкусить.

Тетя говорит:

— Сашенька, не томи же душу. Мальчик весь извелся. Ну что, таки он подписал это заявление? Прошу тебя!

Дядя лыбится и извлекает из себя звук:

— Ы!.. салаги!.. на!

И гордо пускает племяннику через комнату порхающий рапорт.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация