— Сталь у штыка отпущенная, мягкая — чтоб в
теле не сломался; поэтому лезвие жала не держит, резать им невозможно, —
убыстрил речь Тарасюк. — Рукоятка неудобная и в руке скользкая, а в работе
кровь попадет — будто вообще как намыленная. И не уравновешен нисколько, кидать
его вообще без толку.
— В советники Генштаба аттестовать тебя не
уполномочен, — сказал полковник. — Ты б им, конечно, объяснил, каким должен
быть нож.
— Чего объяснять — такой, как у финнов. Клинок
треугольного сечения, закаленный, согнется — не сломается: закал только
поверху, а внутри мягкое. Ручка деревянная, с насечкой — легкая, и в полете как
стабилизатор. Лезвие — шесть пальцев, а больше никому и не надо.
— А штык? — презрительно опустился до вопроса
сержант.
— Штык старый был хорош — четырехгранник:
входит легко, в теле не сломается, рана от него не закрывается, и доставать в
фехтовании длинным легче.
— Тебя прям в университет надо, — съязвил
сержант.
— А что, есть такой университет, где по оружию
учат? — простодушно спросил Тарасюк.
Мысль о возможности отсутствия такого
университета полковника возмутила.
— Главное в государстве — что? — наставительно
сказал он: — армия! Главное для военного — что? — оружие. Как же в нашей стране
может не быть такого университета?!
4. Абитуриент
И первого сентября 1952 года Тарасюк приехал
на исторический факультет Ленинградского университета.
В руке у него был тот же маленький
«футбольный» чемоданчик. В чемоданчике лежали: чистая рубашка, бутылка коньяка,
медаль «За Боевые Заслуги», парабеллум и книга В. Бейдера «Средневековое
холодное оружие». Полный джентльменский набор.
Он проследовал в деканат, где задал
сакраментальный вопрос:
— Это правда, что у вас по оружию учат?
— В университете многому учат, — с туманным
достоинством ответили ему. — Но приемные экзамены давно окончены.
— А может, мне к вам еще не надо поступать, —
успокоил посетитель. — Так учат? Или нет?
— А вас что, собственно, интересует?
— Меня, собственно, оружие, — терпеливо
повторил он.
— И какое же именно оружие? — вежливо
поинтересовался замдекана по студентам.
— Именно — всякое. Огнестрельное, холодное…
легкое, тяжелое, осадное, современное, средневековое, античное тоже, в общем.
— М-угу. Так современное, или античное? Есть,
знаете, разница… особенно в применении. У вас, позвольте полюбопытствовать,
чисто научный интерес к оружию, или есть и иной? — с корректностью
петербургского интеллигента уточнил замдекана.
— Научно-практический, — сказал Тарасюк. — А
разницы иногда никакой нет. Фракийский меч начала нашей эры, скажем, ничем не
отличается от артиллерийского тесака восемнадцатого века. А средневековый
рыцарский кинжал для панцирных поединков — от современного испанского стилета.
— М-угу, — невозмутимо сказал замдекана. — У
нас при кафедре медиевистики действительно есть семинар истории холодного
оружия. Приходите через год, первого августа, и сдавайте экзамены.
— А зачем тянуть, — возразил посетитель. Он
раскрыл свой чемоданчик и предъявил аттестат за десятилетку, выписку с оценками
приемных экзаменов в училище и справку об участии в партизанском движении.
Сверху положил медаль, а сбоку поставил бутылку коньяка.
— М-угу, — развеселился замдекана. — Как это
поется? — «собирались в поход партизаны»… У вас там автомата нет с собой?
— Только парабеллум, — сказал Тарасюк.
С этими документами он был без звука зачислен
на первый курс, вселен в Шестое общежитие на Мытнинской набережной и обеспечен
стипендией.
5. Студент
Семинары начинаются на третьем курсе.
Первокурсник Тарасюк пришел на первое же занятие вольнослушателем. На втором
занятии он сделал научное открытие. Акинак — меч древних скифов — был не
колющим оружием, как утверждала дотоле историческая наука, но рубяще-колющим.
Прежняя точка зрения основывалась на античной
росписи по вазе, где один скиф собирается заколоть акинаком другого. Из чего
явствует, что историческая наука и относительно древних времен не всегда
затрудняет себя поиском весомых аргументов.
— Это какой же идиот сказал, что он только
колющий? — с презрением бывалого партизана вопросил Тарасюк.
Руководитель семинара, интеллигентная дама из
университетской профессуры, была шокирована.
— Э-э… — прерывистым тенорком сказала она. —
Если мы посмотрим на рисунок, то совершенно ясно видно…
— Что видно? Колоть можно и шашкой! Эдак вы и
ложку, которой вас щелкнут по лбу, объявите тупым холодным оружием ударного
действия, — прервал непочтительный слушатель.
— На археологических находках нет следов
каких-либо режущих кромок, — защищалась дама.
— Две тысячи лет в земле? ржа, ржа съела!! Это
ж какое качество стали, что за две тыщи лет в земле вообще порошком не
рассыпалась! Она ведь и острие тоже съела… так может он вообще был безопасный?
— Есть труды специалистов…
— Ваши специалисты хоть барана когда-нибудь
резали сами?
— А вы, простите?
— Я всех резал. Так скажите: какой дурак будет
таскать полуметровый клинок в ладонь шириной, и не заточит лезвие, чтобы рубить
и резать? Ленивый, или мозги отсохли? Так это не боец! А акинак не короче римского
меча. А чтобы только колоть, придумали узкую легкую рапиру.
Из чего видно, что со всем пылом молодости и
превосходством боевого опыта Тарасюк вгрызся в учебники. И результаты, так или
иначе, но впечатлили окружающих.
— Если вы хотите посещать наш семинар…
— Да я для этого училище бросил!
— Возможно и зря. Так вот: когда вы сами
станете профессором…
— А сколько для этого нужно лет? — перебил
Тарасюк.
— Три года аспирантуры — если вы окончите
университет, в чем я не уверена, и если поступите в аспирантуру, в чем я
уверена еще менее…
— Не сомневайтесь, — заверил он. — А дальше?
— А дальше — докторская диссертация иногда
отнимает и десять, и больше лет работы. И ее еще надо защитить!..
