— От кого?
— От оппонентов.
— Не страшнее немцев. А это кто?
…Акинак стал его первой работой в Студенческом
научном обществе. При этом «интеллектуалом» он не был, и никогда им не стал;
правда, и не пытался себя за такового выдавать. Уровень его эстетических
притязаний был примерно таков: когда в компании, скажем, обсуждался новый
фильм, Тарасюк выносил оценку специалиста:
— Чушь свинячья. По нему садят с десятка
стволов, он речку переплыл — а! о! спасен! — ха! да я его за четыреста метров
из винта чиркну — только так!
Его любовь к оружию не удовлетворялась теорией
— он стрелял. Стрелял в университетском тире из малокалиберной винтовки,
малокалиберного пистолета и спортивного револьвера — больше, к сожалению, ничего
не было. И когда вместо десятки клал девятку, у него портилось настроение.
Но посулы тренеров насчет соревнований
отвергал: ученый не унизится до игр с безмозглыми спортсменами, на фиг ему
надо.
6. Дипломант
Темой его диплома был двуручный меч с
«пламенеющим» клинком.
У такого меча почти весь клинок — кроме
конечных одного-полутора футов — зигзагообразный. Ученые доперли до очевидного:
удар наносится только концом, где нормальное лезвие. Что ж касается метрового
синусоидовидного отрезка — это, мол, в подражание картинам, изображающим
архангелов с огненными мечами: волнистый язык пламени. И диссертации писали:
«Влияние христианской религиозной живописи на вооружение рыцарей-крестоносцев».
Непочтительный Тарасюк не оставил от ученых
мужей камня на камне. Оружие всегда предельно функционально! — ярился он. Оно
украшается — да, но изменение формы в угоду идеологии — это бред! (Шел
свободомысленный 57 год.) Парадное оружие, церемониальное — да, бывают просто
побрякушки. Но боевой меч — тут не до жиру, быть бы живу, уцелеть и победить
надо, какая живопись к черту.
Изобретатель этого меча был гений, восторгался
Тарасюк. После Первого крестового похода он задумал совместить мощь большого
меча с режущим эффектом гнутой арабской сабли: рубить с потягом лучше гнутым
клинком, тянешь к себе — и изгиб сам режет, принцип пилы. Но сабля стальной
доспех не возьмет, а гнутый двуручный меч требует трехметрового роста, каковым
не обладали даже лучшие из рыцарей: поэтому изгибов-дуг несколько — это
меч-сабля-пила! Парируемый клинок врага легче задерживается в углублении изгиба
и не скользит до гарды — улучшаются защитные качества, легче перейти к
собственному поражающему выпаду. Зигзагообразность придает мечу пружинность в
продольной оси — чем смягчается при парировании удар по рукам, облегчается
защита в фехтовании. Наконец, та же пружинность сообщает удару концом клинка
дополнительную силу: так удар кистеня, сделанного из свинцового шара на гибкой
рукояти из китового уса, сильнее удара молотка того же веса и той же длины
жесткой деревянной рукояти.
Кафедра и оппоненты, улыбаясь темпераменту,
пожимали плечами. И были неправы в недооценке дипломанта. Закончив
теоретическую часть защиты, вспотевший Тарасюк перешел к демонстрационной:
кивнул в аудиторию первокурснику у дверей:
— Костя — давай!
Костя исчез и через минуту дал, вернувшись с
другим первокурсником. Торжественно, как королевские герольды сокровище двора,
они несли полутораметровый двуручный меч с пламенеющим клинком.
Улыбки комиссии сделались неуверенными. У
Тарасюка загорелись глаза. Он взял меч и сделал выпад. Дипломную комиссию
снесло со стульев. Аудитория взвыла от счастья.
Подручные-первокурсники извлекли из портфеля
железный прут и положили концами меж двух стульев. Тарасюк, крутнув из-за
головы (дррень! — дверца книжного шкафа) взмахнул зловеще свистнувшим мечом и
перерубил прут, вогнав острие клинка в пол.
— Браво… — сказал дипломная комиссия,
осторожно возвращаясь на свои места.
— Бис! — добавили зрители, подпрыгивая в
дверях.
— Теперь возьмем меч с обычным клинком, —
сказал Тарасюк.
— Спасибо, — возразил председатель комиссии,
легендарный декан Мавродин, — достаточно. Вы согласны со мной, коллеги? Трудно
не признать, что глубокоуважаемый дипломант избрал весьма, э-э, убедительную
форму защиты своих научных взглядов… да. Налицо владение предметом
исследования.
Совещаясь об оценке, факультетские дамы
трепыхались и пудрились, пылая местью. Мавродин с солдатской грубоватостью отрезал,
что им, гагарам, недоступно наслажденье счастьем битвы, гром ударов их пугает!
А за знания и любовь к науке студенту прощается все!
Тарасюка оставили на кафедре в аспирантуре.
7. Профессор
В тридцать он стал доктором, в тридцать два —
профессором.
И, став профессором, согласно древней
академической традиции немедленно женился на своей первокурснице. Переехал из
аспирантского общежития в академический кооператив и зажил семейной жизнью.
По прошествии медового месяца жизнь оказалась
не ах. Больше всего в семейной жизни Тарасюку нравилась теща. Теща замечательно
умела готовить грибной суп и штопать носки. И была благодарной слушательницей.
Что касается жены, то миловидность ее стала
привычной, а бестолковость открывалась все глубже. Она ничего не понимала в
оружии. Вообще Тарасюк ее мало видел. Время он делил между библиотекой и
оружейными запасниками. Он писал монографию по технике итальянской школы
фехтования XVI века. Тарасюк вознамерился доказать миру, что итальянцы первые
прибегли к легким и гибким клинкам, рассчитанным на полное отсутствие лат, —
прообразу современного спортивного оружия, — что позволило резко увеличить
частоту движений и изощрить приемы до утонченности и сантиметров.
Он показывал жене, как и куда надо колоть,
чтобы вывести противника из строя. Ночью жена кричала от кошмаров.
Через год жена прорыдала, что больше с ним
жить не может, он был трагедией ее молодости. Тарасюку было некогда — он
вычитывал гранки своей монографии и готовил тезисы доклада в Институте истории.
