И эта трубочка рванула у директорского уха,
как граната — поражающий разлет осколков двести метров. Директор подпрыгнул,
вытянулся по стойке смирно и вытаращился в окно. Икает.
Назавтра директор уволил учителя рисования.
А еще через недельку приехал все тот же
полугрузовичок, и из него, как семейные врачи, как старые друзья, вышли двое
веселых белозубых ребят со своим ящиком. Как только их завидели — в школе
побросали к черту занятия, и учителя впереди учеников побежали смотреть, что же
теперь сделают с их, можно сказать, родными инвалидами.
Ребята взяли клещи и, под болезненный вздох
собравшихся, сорвали лепестки к чертям. Потом достали из ящика недостающий
фрагмент и примерили к Лаокоону.
Толпа застонала. А они, значит, один
поддерживает бережно, а второй крутит — навинчивает. Народ ложится на асфальт и
на газоны — рыдает и надрывается:
— Покрути ему, родимый, покрути!
— Да почеши, почеши! Да не там, ниже почеши!
— Поцелуй, ох поцелуй, кума-душечка!
— Укуси его, укуси!
— Ты посторонись, а то сейчас брызнет!
Ну полная неприличность. Такой соцавангардный
сексхэппенинг.
Мастера навинтили на бронзовые, стало быть,
штифты все три заранее изваянных мраморных предмета, и отошли в некотором
сомнении. И тут уже толпа поголовно рухнула друг на друга, и дар речи потеряла
полностью — вздохнуть невозможно, воздуху не набрать: — и загрохотала с
подвизгами и хлюпаньем.
Потому что ведь у античных статуй некоторые
органы, как бы это правильно выразиться, размера в общем символического. Ученые
не знают точно, почему, но, в общем, такая эстетика. Может, потому, что у
атлетов на соревнованиях вся кровь приливает к мышцам, а прочие места
уменьшаются. Может, чтобы при взгляде на статую возникало восхищение именно
силой и красотой мускулатуры, а вовсе не иные какие эротические ассоциации. Но,
так или иначе, скромно выглядят в эротическом отношении древние статуи.
У этих же вновьпривинченные места
пропорционально соответствовали примерно монументальной скульптуре «Перекуем
мечи на орала». Причем более мечам, нежели оралам. Так на взгляд в две
натуральные величины. И с хорошей натуры.
Это резко изменило композиционную мотивацию.
Сразу стало понятно, за что змеи их хотят задушить. Очевидны стали их грехи
перед обществом.
Общее мнение выразила старорежимная бабуся:
— Экие блудодеи! — прошамкала она с
удовольствием и перекрестилась. — Охальники!..
— Дети! дети, отвернитесь!!! — взывала
учительница истории. — Товарищи — как вам не стыдно!
Теперь скульптурная группа являла собою гимн
плодородию и мужской мощи древних эллинов. Правда, фигуры нельзя было назвать
гармоничными, но пропорции настолько вселяли уважение и зависть, что из толпы
спросили:
— Ребята, а у вас там больше нету в ящике…
экземпляров? Можно даже чуть поменьше. Литр ставлю сразу.
— Это опытные образцы, или уже налажено
серийное производство?
— Мужики — честно: у жены сегодня день
рождения, окажите и мне помощь — порадовать хочу.
Мечтательное молчание нарушил презрительный
женский голос:
— Теперь ты понял, секилявка, что я имела в
виду?
И следующую неделю уже весь город ездил на
Петроградскую смотреть, как расцвели и возмужали в братской семье советских
народов древние греки.
— Теперь понятно, почему они были так
знамениты, — решил народ. — Конечно!
— И отчего они только такие вымерли?
— А бабы ихние не выдержали.
— Нас там не было!
— А жаль!..
— Жить бы да жить да радоваться таким людям…
— Люся! одна вечером мимо дома ходить не смей.
— Почему милицию для охраны не выставили?
— Это кого от кого охранять?
— Это что, памятник Распутину? Вот не знал,
что у него дети были…
Но ни одна радость не бывает вечной. Потому
что еще через неделю прикатил тот же самый автомобильчик, и из него вылезли,
белозубо скалясь, те же самые ребята.
Собравшаяся толпа была уже знакома между
собой, как завсегдатаи провинциального театра, имеющие абонемент на весь сезон.
Ребята взялись за многострадальные места,
крякнули, натужились, и стали отвинчивать.
— А не все коту масленица, — согласились в
толпе.
— Все лучшее начальству забирают…
Отвинтив, мастера достали из своего волшебного
ящика другой комплект органов, и пристроили их в надлежащем виде. Новые
экспонаты были уже в точности такого размера, как раньше.
Толпа посмотрела и разошлась.
Теперь все было в порядке. Лошадь вернули в первобытное
состояние.
…Но мрамор за сто лет, особенно в
ленинградских дождях и копоти, имеет обыкновение темнеть. И статуи были
желтовато-серые.
Новый же мрамор, свежеобработанный, имел
красивый первозданный цвет — розовато-белый, ярко выделяющийся на остальном
фоне. И реставрированные фрагменты резким контрастом примагничивали взор. И
школьницы, даже среднего и младшего возраста, проявляли стеснительный интерес:
почему это вот здесь… не такое, как все остальное…
Старшие подруги и мальчики предлагали свои
объяснения. В переводе на цензурный язык сопромата, сводились они к тому, что
поверхности при трении снашиваются. Уверяли и предлагали проверить
экспериментальным способом для последующего сравнения.
Но обвиненные в разврате статуи и на этом ведь
не оставили в покое. Трудно уж сказать, кто именно из свидетелей
надругательства и куда позвонил, но только опять приехал «Москвичок» с
ребятами, которые оттуда уже не вылезли, а выпали, хохоча и роняя свой ящик.
Их приветствовали, как старых друзей и соседей:
что же еще можно придумать?.. А мастера достали какой-то серый порошок, чем-то
его развели, размешали, и сероватой кашицей замазали бесстыдно белеющие места.
И сверху тщательно заполировали тряпочками.
Тем вроде и окончилась эта эпопея, замкнув
свой круг.
