Девица оседает, милиционер укрепляет шпалер
двумя руками — шар-pax артисту Каморному да посередь лба. Тот, естественно,
бритву выпустил и сам лег. Порядок восстановлен.
Соседи протолкнули воздух, ахнули, охнули. Все
тихо.
Блюститель порядка осознал остекленело,
соотнес картину с инструкцией и выпалил третий в потолок. В качестве
предшествующего предупредительного выстрела.
Едет милиция, едет скорая: Бородино! Девица
лежит на стеклотаре, стоны испускает. В бедре у нее дыра, на шее порез, под
глазом синяк. Артист Каморный лежит смирно. Бритва в крови, из пистолета дымок,
у народа глаза по чайнику.
Девице — повязка и шина, перебита бедренная
кость, артисту Каморному — вызывается транспорт везти в морг, участники и
свидетели — приступаем к даче показаний. Фельдшер милиционеру: благодарим за
отличную стрельбу. Милиционер — мрачно ему: у меня еще пять в обойме.
Профессиональный юмор.
Соседи за милиционера горой. Радуются, что
отмучились; задоставал их артист Каморный своим талантом.
На похоронах народу была куча. От театра, от
кино, венки, речи: скорбь. Девки милицию проклинали.
Того парня еле потом оправдали. Упорно
дознавались о порядке выстрелов и меткости попаданий. Еле соседи отовраться
помогли.
Бытовая травма
Вот лето, воскресенье, позднее утро. Мама с
папой сына отправили в пионерский лагерь — расслабляются вдвоем душой и телом.
Она на кухне завтрак готовит, огурчики режет, он в комнате пол натирает —
обычная однокомнатная квартира. Одинцовский проспект, верхний этаж, окна
настежь распахнуты. Внизу озеро блестит, народ загорает. А жара стра-ашная
стояла. И они как встали, так голые и ходят. Еще вполне нестарые, наслаждаются
свободой.
Трет он паркет, потеет, мышцами поигрывает, а
пиво в холодильничке, вода в ванной, жена голая на кухне, — музыка играет.
А под окном тихо сидел их сиамский кот. Балдел
от духоты, сквознячок ловил.
Ну, а поскольку муж голый, все его хозяйство в
такт движению соответственно раскачивается. И кот сонным прищуром это движение
лениво следит…
Сиамские кошки вообще игривые. У них повышенно
выражен охотничий инстинкт.
Муж, маша щеткой на ноге и своим прочим,
придвигается ближе, ближе, кот посмотрел, посмотрел, неприметно собрался — и
прыг на игрушку! Когтем цоп! — поймал.
Муж от неожиданности и боли дернулся,
поскользнулся голой пяткой на натертом паркете, на каплях пота, щетка с другой
ногой вперед вылетела — и он с маху затылком да об пол: бу-бух!
Жена слышит из кухни — стук.
— Саша, что там у тебя?
Никакого ответа.
— Сашенька, — зовет, — что там у тебя упало?
Что упало. Ага; Железный Феликс споткнулся.
Полная тишина. А когда, надо заметить, человек
так навзничь башкой падает — звук деревянный, глухой, как чурка.
Пошла она посмотреть. Лежит он, в лице ни
кровинки, глаза на лоб закатились. «Господи! что случилось!..»
Кратковременный рауш. Вырубился. Затылком-то
тяпнуться.
Кот на шкаф взлетел, смотрит сверху круглыми
глазами — тоже испугался.
Ах, ох, да что делать; вызывает скорую,
брызжет водой, сует нашатырь. А кот следит, как у нее груди болтаются…
К приезду он кое-как оклемался: зеленый, в
холодном поту, тошнота и головокружение; классическая картина сотрясения мозга.
Ну что — надо госпитализировать.
Заполняет врач карточку, как да что, а жена
излагает детали в трагической тональности: ведь не чужой предмет пострадал.
В новые лифты носилки, известно, не лезут, и
тащат они его сверху вручную. И как глянут они на страдальческую рожу
пострадавшего, представят ситуацию, вообразят себе в лицах эту паркетную
корриду с размахиванием гениталиями и охотником-котом, так их хохот и
разбирает. Медбрат икает. Врач вздрагивает. И нападает на них дикий гогот,
истеричное грохотанье, и оступается врач мимо ступеньки, и они вываливают к
черту больного на лестницу. И он ломает руку.
Тут медики просто подыхают от хохота. Они
хватаются за перила, перегибаются пополам, прижимают животы и стонут без сил.
Потом, взрываясь приступами идиотского непроизвольного смеха, накладывают ему
шину и тащат лечить дальше.
По дороге рассказали шоферу и чуть не въехали
в столб. А уж в приемном был просто праздник души, просили повторить на бис.
Сотрясение небольшое оказалось, но уж в гипсе
он походил.
Падение с высоты
Девочке было семнадцать лет, и у нее первая
любовь. А кругом весна, все трепещет, цветет и распускается. Белые ночи: крылья
мостов и романтические мечты и клятвы.
А он, как водится, подлец. Он ее обманывает,
он ее бросает.
Столкновение неземного чувства с низменной
реальностью вообще болезненно. Цветок сорван, крылья поломаны, идеал поруган.
Где же обещанное счастье: жить незачем.
И следуя стезей своей великой трагической
любви, это бедное юное создание решает покончить счеты с проклятой жизнью.
Обычная, к прискорбию, история.
Но технические детали всегда связаны с
неудобствами в проработке. Стреляться нечем, ядов нет, резать вены неприятно и
спасти могут, вешаться неэстетично — мерзкое это зрелище.
И вот, когда дома никого нет, она одевается
как при первом свидании, выпивает бокал вина, оставляет предсмертную записку, и
— распахивает окно…
И, прижимая к груди его фотографию, бросается
вниз.
Шестой этаж!
Там внизу бабушка в булочную за хлебцем шла.
Так она даже охнуть не успела. Перелом шейных позвонков. Голова буквально меж
ребер всунулась, как у черепахи. Сходила за хлебцем.
Под ноги смотрела, вот и дошаркалась. Как эта
сторона улицы перестала быть наиболее опасна при артобстреле, так она сверху
напасти и не ждала. Ветеран блокады.
А девица с бабушки свалилась на газон. Всех
повреждений — перелом ключицы. Даже сотрясения не получила — организм молодой,
упругий. Своими ногами в скорую села.
Вот такой закон природы: влюбляются одни, а
отдуваются другие. Но надо ж смотреть, куда ты падаешь! Тут бутылку в форточку
выкинут, и то вечно кому-нибудь по кумполу угодят, а то — шестьдесят кило в
свободном полете; оружие возмездия. Романтики…
