Девушка не ответила. Нижняя губа у нее задрожала, и она оттолкнула от себя лист, после чего снова уставилась на волшебное зеркало.
— А отпечатки мы снимали потому, что прошлой ночью Кэссиди Таун была убита. В собственной квартире. В той, где ты оставила отпечатки. — Никки полюбовалась, как бледнеет и мертвеет лицо Холли, после чего продолжила: — Что привело проститутку в квартиру Кэссиди Таун? Секс?
— Нет.
Рук вмешался:
— Может, ты была одним из ее информаторов? Продавала сведения?
Девушка покачала головой.
— Я жду ответа, Холли. — Детектив Хит взглядом дала понять, что непременно дождется. — Что связывало тебя с Кэссиди Таун?
Холли Фландерс медленно прикрыла глаза. Потом открыла, в упор взглянула на Никки и проговорила:
— Она была моей матерью.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Никки изучала лицо девушки. Детектив делает это всегда. Пытается определить, что осталось несказанным. Ищет признаки лжи. А если собеседник не лжет, то как относится к тому, что говорит? По службе детектив Хит то и дело сталкивалась с людьми, которые морочили ей голову. В девяти случаях из десяти оставалось только установить, насколько серьезно. Умение читать по лицу помогало вычислить степень нечестности.
На лице Холли Фландерс отражалась целая гамма противоречивых чувств, но не ложь. Когда Холли потупила глаза, чтобы сковырнуть очередной кусочек лака, Хит повернулась к Руку и вздернула бровь. Журналист с легкостью прочитал на ее лице вопрос: «Ну, мистер всезнайка?»
— Не знал, что у Кэссиди Таун были дети. — Он понизил голос из уважения к чувствам девушки. Или чтобы не раздражать Никки.
— Она и сама не знала, — словно выплюнула Холли. — Родила и забыла.
— С этого места поподробнее, Холли, — попросила Хит. — Объясни все хорошенько, потому что для меня это ново и важно.
— А что тут непонятного? Вы что, тупая? Вы же коп, пораскиньте мозгами. Я — «дитя любви», — в ее тоне звучали копившиеся годами обида и злость, — ублюдок, грязный секрет, который при первой же возможности заметаешь под ковер. У меня еще пуповина, чтоб ее, не отсохла, а она меня уже пристроила. Ну, теперь уже ей не надо делать вид, будто я не существую. И отказывать в помощи потому, что она меня стыдится, как вечного напоминания о ее ошибке. Еще бы вы знали! Она от всех скрывала. Как же можно, чтобы у королевы скандалов была собственная скандальная тайна?
Девушке хотелось плакать, но, вместо этого, она выпрямилась и выкрикивала свои гневные тирады, тяжело дыша, как будто только что пробежала стометровку. Или проснулась от повторяющегося кошмара.
— Холли, я понимаю, это тяжело, но мне придется задать тебе несколько вопросов.
Холли Фландерс оставалась подозреваемой в убийстве, однако Никки говорила со спокойным сочувствием. Если Кэссиди Таун в самом деле приходилось ей матерью, Никки, как никто, сочувствовала дочери убитой. Если, конечно, та не убивала мать.
— А что, у меня есть выбор?
— Твоя фамилия Фландерс, а не Таун. Это фамилия отца?
— Нет, одного из приемных родителей. Фландерс — приличное имя. Всяко лучше, чем Мейдофф.
[37]
Представляете, что бы обо мне тогда думали люди?
Детектив Хит попыталась вернуться к делу.
— Ты знаешь, кто твой отец? — Когда Холли покачала головой, Никки продолжила: — А мать знала?
— Думаю, она со многими путалась. — Холли скривилась, признавая, что это относится и к ней. — Фамильная черта, верно? Если и знала, то мне не говорила.
— И ты не догадывалась?
Никки добивалась ответа, потому что давняя связь могла оказаться мотивом. Холли пожала плечами, но на лице читалось: «Не стану отвечать».
Рук тоже разгадал этот взгляд.
— Видишь ли, я, как и ты, не знал отца.
Никки не сдержала удивления. Холли чуть наклонилась к журналисту, впервые заинтересовавшись разговором.
— Честное слово. И я по себе знаю, как вся жизнь вертится вокруг этого недостающего фрагмента. Это на всем сказывается. Так что, Холли, я не могу поверить, чтобы нормальный человек, тем более такой напористый, как ты, хотя бы не попытался что-нибудь выяснить.
Никки почувствовала, что разговор перешел в новую фазу. Теперь Холли Фландерс обращалась непосредственно к Руку.
— Я кое-что подсчитала. Сами понимаете.
— Девять месяцев от даты рождения? — невесело усмехнулся журналист.
— Точно. Насколько я понимаю, это был май восемьдесят седьмого. Ма… она тогда еще не вела колонку, но уже работала на «Ledger» и весь тот месяц провела в Вашингтоне, раскапывая историю политика, которого застукали на яхте с дамочкой, не являющейся его женой.
— Гари Харт, — подсказал Рук.
— Может, и так. Словом, я догадываюсь, что она залетела в той поездке. А через девять месяцев — та-там! — От ее саркастического тона разрывалось сердце.
Хит записала в блокноте: «Вашингтон, май 1987».
— Теперь вернемся к настоящему. — Она засунула ручку в спиральное крепление страниц. — Часто ли ты контактировала с матерью?
— Говорю же, она притворялась, будто меня не существует.
— Но ты пыталась восстановить связь?
— Ну да, пыталась, с самого детства. Пыталась, когда бросила школу и поняла, что скатываюсь на дно. Ну я и решила: ладно же, пошло все к черту.
— Так почему же ты сейчас снова решила с ней связаться? — Холли промолчала. — Мы нашли в компьютере письма с угрозами. Зачем это?
Холли замялась, но все же ответила:
— Я беременна. И мне нужны деньги. Письма возвращались ко мне, поэтому я пришла сама. Знаете, что она сказала? — Губы у нее задрожали, но девушка сдержалась. — «Делай аборт». Мол, зря она тогда не сделала.
— Тогда ты и купила пистолет?
Если Холли играла на эмоциях, Никки могла побить ее деловым подходом. Пусть знает, что перед ней здесь не присяжные и сочувствие не отменяет фактов.
— Я хотела ее убить. Однажды ночью вскрыла замок и вошла к ней в квартиру.
— С оружием, — подсказала Хит.
Холли кивнула.
— Она спала. Я стояла над кроватью, прицелившись прямо в нее. Я едва не выстрелила… — Девушку передернуло. — Потом я ушла. — И тут Холли в первый раз улыбнулась. — Хорошо, что не поторопилась.
Едва Холли увели, Рук развернулся к Никки:
— Есть!
— Не может быть!
