— Только что звонили из отдела экспертизы, — сказал Каньеро. — Я с них не слезал насчет той ленты, которую ты нашла в подземке. Анализ закончен, они сейчас пришлют снимки.
— Пошла смотреть! — Наконец-то настоящая улика. Никки поспешно включила компьютер.
Рук заявил о себе бодрым: «Утро доброе!» — и вручил Тарреллу бумажный пакет с жирными пятнами.
— Извини, с глазурью не было.
Таррелл прищурился:
— Что это у тебя на губе? Вот здесь.
Рук провел пальцем по губам и принялся рассматривать крошку голубой глазури.
— А, ну, я имел в виду уже не было. — Слизнув крошку, он повернулся к Никки, пожалуй, несколько переигрывая. — Как дела?
Она мельком взглянула на него поверх монитора.
— Занята.
Сервер проверял пароль, и, пока она ждала, Каньеро сказал:
— Помнишь, ты вчера посоветовала напомнить Лорен Пэрри про Койотмена? — Наткнувшись на укоризненный взгляд, он виновато качнул головой. — Скажем, мистера Койотмена?.. Так ты была права, со вскрытием застряли. Лорен собиралась с утра первым делом заняться этим Падильей.
— А с другого фронта о нем новости похуже, — сообщил Таррелл. — Ни жильцы, ни торговцы в том районе ничего не заметили. И на камерах наблюдения ничего нет.
— Кстати, — вспомнил Рук, — вы еще не видели сегодняшний «Ledger»?
— «Ledger» — дерьмо, — процедил Каньеро.
— Пусть это решает Пулицеровский комитет, — откликнулся Рук, — и все-таки гляньте. Вчера вечером на закате в Центральном парке заметили койота. — Журналист показал им первую страницу.
Никки оторвалась от монитора. На зернистом изображении зверя, забившегося в кусты возле Бельведера, она узнала эти горящие глаза.
— А как вам заголовок? — Таррелл прочел его вслух, как будто сами они ослепли. Буквы такой величины обычно бывают на верхней строке таблицы в кабинете окулиста. — «Шакал». — Он взял газету у Рука. — Они всегда вставляют шуточку, от которой зубы сводит.
— Терпеть это не могу, — отозвался Каньеро. — Можно взять? — Рук кивнул, и Таррелл передал газету напарнику. — Я сказал, «Ledger» — дерьмо, зато и цена соответствует.
— Ну, мальчики и девочки, приступим. — Детектив Хит открыла письмо из отдела экспертизы. К нему был прикреплен огромный файл, содержащий снимки каждого дюйма ленты. Письмо лаборанта Никки прочла вслух: — «На случай, если вы незнакомы с отсталой технологией пишущих машинок»… Надо же, юмор! — вставила она и продолжала чтение: — «…объясняю, что при каждом ударе клавиши соответствующая металлическая буква на рычаге бьет по ленте, отчего остается отпечаток не только на бумаге, но и на красящем веществе ленты. Каждое движение клавиш сдвигает ленту на один шаг, что позволяет нам, прокрутив ленту обратно, прочесть последовательность букв, отпечатанных машинкой».
— Не иначе, парень шесть раз посмотрел «Аватар», — вставил Таррелл.
Никки читала дальше:
— «К сожалению, владелец данной машинки перематывал ленту для повторного использования, и наложившиеся отпечатки сделали текст почти нечитаемым».
— Кэссиди была скупердяйкой, — заметил Рук. — Я уже упомянул об этом в статье.
— И что, совсем ничего не читается? — огорчился Каньеро.
— Погоди… — Никки дочитала до конца и подытожила: — Он пишет, что отметил кадры, которые небезнадежны. И послал ленту рентгенологам, — может быть, просвечивание покажет больше. Это займет время, но он даст нам знать… Он счастлив…
— Чему счастлив? — спросил Каньеро.
— Жить в подвале у своих родителей, — предположил Рук.
Но Таррелл уже склонился над плечом Хит и прочел концовку письма:
— «Счастлив, что могу оказать услугу знаменитой Никки Хит!»
Никки заметила, как поморщился Рук, но продолжала как ни в чем не бывало:
— Давайте поделим кадры и начнем просмотр.
Таррелл и Каньеро взяли примерно по пятнадцать кадров каждый. Знакомство Джеймсона Рука с жертвой могло оказаться полезным, поэтому Никки и ему доверила просмотр части материала, а за оставшееся взялась сама.
Работа была скучной и долгой. Приходилось по очереди открывать каждый кадр и тщательно просматривать в надежде обнаружить среди пятен целое слово, а если повезет, и предложение. Таррелл заметил, что это как голографические картинки: если правильно прищуриться, можно разглядеть щенка или чайку. Каньеро возразил, что больше похоже на поиски изображения Скорбящей Богородицы на коре дерева или Хоакина Феникса
[70]
на кусочке подгоревшего тоста. Никки не мешала им болтать, разгоняя скуку. Напряженно всматриваясь в экран, она тоже внесла свой вклад в разговор, напомнив два правила хорошего расследования. Первое: «Временная шкала — твой друг», и второе — «Основную работу детектив проделывает за рабочим столом».
— А мне вот пришло в голову третье правило, — крикнул со своего места Каньеро. — Вовремя выходи в отставку!
— Кое-что нашел, — сказал Рук. Все трое собрались за спиной у журналиста, с удовольствием оторвавшись от своих мониторов. — Несколько слов можно разобрать. Пять слов.
Никки наклонилась поближе к экрану и задела грудью плечо Рука. Ее лицо вспыхнуло, но вскоре она забыла обо всем, увлекшись кадром на мониторе.
— Ага, это кадр ноль-четыре-три-ноль. «Воткнуть мне нож в спину». — Никки ощутила выброс адреналина. — Откройте ноль-четыре-два-девять и ноль-четыре-три-один.
— Ноль-четыре-два-девять у меня, — сообщил Таррелл и поспешил к своему столу, пока Рук открывал ноль-пять-три-один — темный и нечитаемый.
Все собрались вокруг Таррелла. На его кадре, предшествовавшем «воткнуть мне нож в спину», было пропечатано имя. Знакомое каждому из них.
Хит и Рук стояли у задней стены репетиционного зала в Челси и смотрели, как Солей Грей с шестью подтанцовщиками репетирует танец для нового клипа.
— Хорошо, конечно, что меня пускают за кулисы, — заметил Рук, — но если убийца — техасец, что мы здесь делаем?
— Мы узнали, что Кэссиди писала о Солей, расшифровав ленту с машинки. А техасец эти ленты украл, так?
— Ты думаешь, Солей связана с техасцем?
Детектив Хит скривила губы.
— Я не уверена, что они не связаны. А теперь вопрос к тебе. У Кэссиди с нашей рок-звездой были напряженные отношения?
— Не более, чем с другими. Она имела привычку открывать колонку слухами об очередном срыве Солей. Но это уже история. Я нашел эти слухи в архивах. В былые времена Солей вела бурную жизнь и щедро поставляла материал для «Шума и гама».
Шесть лет назад двадцатидвухлетняя Солей Грей была мрачной иконой движения эмо, а эмо тогда были в моде. Хотя трудно понять, откуда бралось столько мрачности в певице, которая со своей группой записала два «золотых» диска, выступала по всей Северной Америке, Европе и Австралии и летала на концерты в самолетах «Сайтейшен».
[71]
На первых песнях, написанных и исполненных Солей, группа заработала миллионы и привела в бешенство обозревателей. Кто не помнил «Сердце в колючей проволоке», «Перепутанные письма» и особенно «Вирус в твоей душе» со второго альбома группы? «Rolling Stone» назвал ее воплотившимся в женском облике молодым Джоном Мэйером.
[72]
Группа терялась за образом бледной солистки: ее подведенные зеленые глаза сверкали сквозь завесу черных волос.
