– Элла Ивановна, поверьте моему опыту: принадлежность человека к доблестной армии спортсменов не является гарантией его законопослушности. Ваш внук, как выяснилось, единственный наследник вашей сестры, а наследство на него свалилось, согласитесь, не такое уж маленькое для молодого человека: двухкомнатная квартира с евроремонтом, картины, другие предметы антиквариата, довольно приличная денежная сумма… Кстати, Элла Ивановна, вы, случайно, не в курсе, откуда у вашей сестры такое, не побоюсь этого слова, богатство?
– Вы будете удивлены, но я понятия не имею.
– А ваши родители…
– Нет, нет, наши родители здесь ни при чем, они умерли давно, и между нами они разделили все поровну. Да нам и досталась-то всего-навсего их трехкомнатная квартира, старая машина и небольшая практически ветхая дачка. Отец хотя и был профессором, но денег и богатства особого не скопил. Квартиру мы с сестрой, разумеется, тут же продали, я на свою долю купила сыну и его семье квартиру, Ахолия тоже купила себе квартиру, ту, в которой ее и убили. Дача досталась мне, машина – сестре, хотя она и устроила скандал по этому поводу, требовала, чтобы я уступила ей и дачу, и машину. Ее она тоже продала, но особенно много она не стоила, так, мелочь, на кое-что из мебели ей хватило… Но больше никакого наследства у нас не было, ни у нее, ни у меня. Все остальные наши родственники бедные либо давно оставили этот мир.
– А у вашей сестры не было случайно обеспеченного мужчины, который мог ее, так сказать, спонсировать…
– У кого? У сестры? Мужчины? Боже! Что вы такое говорите?!
– Ну, может, вы не в курсе? Так бывает… между вами ведь не было доверительных отношений.
– Нет, нет, не было у нее мужчины, это точно, она же переругалась со всем городом, господи! Умудрилась даже нагрубить нашему депутату, обозвала его вором и проходимцем, представляете! Тот, кажется, собирался даже в суд на нее подавать…
– Ого! – невольно вырвалось у меня.
– Да, вот такой была Ахолия Ивановна, – грустно вздохнула хозяйка, опустив глаза.
– Говорят, вашего мужа она оскорбляла просто нецензурными словами.
– А из-за чего бы, вы думали, мы перестали пускать ее в дом? И мужа, и сына… Она же постоянно клеветала на мальчика, говорила, что он у нас – разгильдяй, каких мало, двоечник, прогульщик, что его надо поставить на учет в детскую комнату милиции… Еще говорила, что в двенадцать лет он уже интересуется девочками… Это наш-то сын! Да он школу окончил всего с двумя четверками, да он у нас в студии рисования много лет занимался. Он и на строительно-архитектурный сразу поступил, притом сам, мы никому взяток не давали. А еще она говорила, что, после того как он побывает у нее в гостях, пропадают ее вещи. Как только ее язык повернулся оговорить ребенка, собственного племянника! Я тогда категорически запретила сыну ходить к ней: нечего общаться с такими тетями. Лучше уж совсем не иметь родственников, чем вот так…
В голосе Эллы Ивановны слышалось столько обиды, что я невольно подумала: а что, могла ведь и она… Здесь, в этой квартире, в момент убийства ее никто не видел, смотрела она свой телик или, может, вместо этого отправилась тайком к своей сестрице, прихватив что-нибудь остренькое, например точилку для ножей. У меня дома есть такая штуковина – металлическая, длинная и круглая в диаметре, с деревянной ручкой. Вполне пригодная вещь, чтобы проткнуть кому-нибудь мозг…
– Так, значит, с девяти часов утра вас никто не видел, – заключила я, вернувшись снова к волнующему меня вопросу. – И до какого часа, позвольте спросить?
– Где-то в одиннадцать – начале двенадцатого соседка Полина Родионовна пришла чайку попить, она на одной площадке с нами живет и заходит иногда поболтать. Но, Татьяна, я могу поклясться вам, что не убивала сестру! Конечно, я была на нее обижена, и не скрываю этого, но скажите мне, кто не был обижен на Ахолию?! Разве что тот, кто не знал ее совсем.
– Да, возможно, возможно… А что, вы говорите, смотрели в тот день по телевизору?
– Я практически всегда смотрю только один канал – «Культуру». На других один негатив – все только криминал да, извините, порнуха, как это сейчас говорят. А в тот день с утра шла передача про парижские музеи, потом показали художественный фильм «Дом у озера». Там никакой пошлятины, чернухи и порнухи.
– Вам никто не звонил на домашний, пока вы смотрели телевизор? Или, может, вы кому-нибудь звонили?
– Я? Нет, я в это время не звонила, и мне тоже никто не звонил. Да и зачем звонить, когда смотришь передачу? Я не умею делать одновременно пять дел. А что?
– Нет, ничего… Хорошо, – кивнула я.
– Хорошо? Извините, Татьяна, а вы теперь сможете вытащить из кутузки нашего мальчика?
– Теперь? – Я внимательно посмотрела на хозяйку. – Да, именно теперь я его и вытащу.
– Правда? – обрадовалась Элла Ивановна. – Пожалуйста, умоляю вас: вытащите его быстрее! Вы не представляете, как ему там плохо.
Я усмехнулась:
– Боюсь, это вы не представляете, как ему там плохо!
Женщина заметно побледнела. Она нервно поправила белую шаль на своих плечах и посмотрела на меня жалобно.
– Татьяна, а может, вам съездить в церковь? – вдруг спросила она. – Поставите там свечу, помолитесь, попросите о помощи в ваших делах…
– Это ваше дело – молиться о своих близких. Если я буду сидеть и ждать, когда мне сверху скинут раскрытие преступления, боюсь, ваш внук отправится на зону отбывать свой срок. Поэтому свечку в церкви поставите вы, а я пока опрошу всех ваших родственников…
– Но они ничего не знают! – заверила меня Элла Ивановна. – К Ахолии никто из нас давно не ходит, равно как и она к нам. Не ходила… Господи, я все еще не могу поверить, что она умерла. Есть же на свете справедливость! Высшая справедливость… Она получила по заслугам…
– Она не умерла, – поправила я хозяйку, – ее, если помните, убили, это разные вещи.
– Значит, она кого-то достала своими пакостями: бумеранг, брошенный ею, вернулся… Или она думала, что будет вечно гадить людям в души?
– Элла Ивановна, то, что вытворяла ваша сестра, – другой вопрос. Мое дело – раскрыть убийство, освободить вашего внука и посадить на скамью подсудимых настоящего преступника. И было бы неплохо, если бы вы все помогали мне в этом.
– Но я же сказала: мы все с готовностью, ведь речь идет о нашем внуке…
– Тогда ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос: когда ваш Роман стал прикладываться, так сказать, к бутылке и потерял работу, он часто приходил к вам за деньгами?
– Вы и это знаете… – женщина вздохнула, снова нервно поправила шаль, – да, в этом доме, в этом вертепе его научили таким вещам, которые в нашей семье были абсолютно неприемлемы. У нас никогда не было алкоголиков или тунеядцев, а в семье этой… хм, Насти… – Элла Ивановна с трудом выговорила имя жены Романа, словно ей было до ужаса противно, – вот там могли позволить себе многое, кое-что даже противоречащее закону. Но я сейчас не об этом. Да, Ромочку научили там пить, из-за этого его выгнали из спорта, он устроился тренером в детскую спортивную школу, потом он потерял эту работу… Кстати, почему полиция не интересуется этим? Я имею в виду, этой бандитской семейкой.
