Когда мы остались с Романом в кабинете одни, я повернулась к молодому человеку.
– Меня зовут Татьяна, – сказала я, – я – частный сыщик, меня наняла твоя жена…
– Настя? – удивился парень.
– А что, у тебя есть еще одна жена?
– Нет, – растерянно признался Роман, – только Настя…
– Тогда не перебивай, времени нет на подробности. Удивляться будешь потом, в камере. – Я пододвинула к нему пакет, который передала мне Элла Ивановна. – Это тебе от бабушки…
Роман взял пакет и начал доставать из него вещи.
– Потом все посмотришь, – остановила я его, – а сейчас слушай меня внимательно и отвечай на мои вопросы, только правдиво. Договорились?
Он кивнул послушно, совсем как ребенок.
– Только меня уже допрашивали, – начал было Роман, однако я снова перебила его.
– Слушай, Белохвостиков, я тебя допрашивать не собираюсь, я не следователь. Мне протоколы и всякая бумажная дребедень ни к чему, мне платят не за это. Итак, отвечай: ты убил Ахолию Ивановну?
Парень опустил голову и сказал тихо, но все-таки внятно:
– Я. Из-за наследства…
Я вперилась в него пристальным взглядом:
– А вот и врешь!
Он посмотрел на меня растерянно:
– Почему это вру? Да, из-за наследства. Она сказала, что оставит мне квартиру, а я не хотел ждать, вдруг она еще двадцать лет вздумает жить, и…
– Врешь, Белохвостиков, а делать это совсем не умеешь, – сказала я твердо. – Или прикрываешь другого человека. Кстати, когда ты узнал, что Ахолия Ивановна завещает тебе все свое добро, нажитое, я так понимаю, ее непосильным трудом?
Роман поморщил нос. Он думал, вспоминал, но мыслительный процесс проходил у него, как видно, довольно медленно.
– Да, пить все-таки вредно, убеждаюсь в очередной раз: мозги тупеют, – усмехнулась я.
Парень похлопал ресницами.
– Что молчишь? – не выдержала я. – Ты ведь не партизан, а я не фашист.
– Я вспоминаю… Нет, я точно не помню.
– А я и не прошу тебя назвать мне точно дату и время. Число и месяц можешь от меня скрыть, скажи хоть приблизительно.
– Ну… года два назад… Да, где-то так. Мы тогда с Настей разводились. Вернее, это она со мной…
– Два года? – Я сделала очень удивленное лицо. – А насколько я знаю, ты не слишком-то шикарно жил все это время, не ездил на лимузине, не обедал в ресторанах, даже с работой у тебя было, мягко говоря, туго, а значит, и с деньгами… Ведь было? (Роман нехотя кивнул.) Чего же ты ждал? Почему не отправил бабушку на тот свет раньше? Давно бы уж пришил ее и жил бы себе в уютной квартирке среди картин и евроремонта!
Роман посмотрел на меня удивленно-испуганно:
– Вы что, серьезно?!
– А что? Или тебе нравилось принимать от нее редкие и скудные подачки?
– Откуда вы знаете про подачки?
– Работа такая. Итак, ответь наконец, Роман, почему ты не убил Ахолию Ивановну раньше? Чего ждал?
Роман молчал, опустив голову.
– Не знаю… – наконец пробормотал он, – как-то так… вышло… Вот.
– И ты хочешь сказать, что два года голодал и практически бомжевал, но не покусился на бабушкино, да какое там бабушкино, практически уже твое добро? Может, ты у нее потихоньку деньги тырил из кошелька? Или картины тайком снимал со стен и относил в антикварную лавку?
Роман вдруг резко вскинул голову и гордо выдал:
– Я не вор!
– Да, ты не вор, ты хуже, ты – убийца. А ты знаешь, что тебе светит до пятнадцати лет? Я надеюсь, твой адвокат просветил тебя на этот счет?
– Почему это до пятнадцати? – возмутился Роман. – Мне сказали, если я чистосердечно… и это… как это?.. покаюсь… нет, раскаюсь…
– Ну, может, лет двенадцать дадут, и то при условии, что судья поверит в твое искреннее раскаяние. Тебе сейчас сколько? Двадцать пять? Вот, когда выйдешь, тебе будет в лучшем случае тридцать семь, а то и все сорок. Семьи нет, здоровья тоже… На работу тебя скорее всего никто не возьмет. Даже дворником. Все! Жизнь кончена. И это опять-таки при условии, что тебя не пришьют сокамерники за какую-нибудь пустяковую провинность. Там такое сплошь и рядом… Тебе это надо?
– Что вы от меня хотите? – не выдержав, вскрикнул молодой человек. В его глазах читался явный испуг, а на глаза навернулись слезы.
– Правды. Я не верю, что это ты бабушку… Кстати, поведай: орудие убийства куда дел? Менты его так и не нашли. И, вообще, чем ты ее?..
Роман молчал с минуту. Он чесал нос, ерзал на стуле, кидал на меня недовольные взгляды. «Давай уже, колись», – думала я, теряя терпение. Наконец я не выдержала:
– Скажи все-таки, почему ты так стремишься на зону?
Роман посмотрел на меня удивленно:
– Я? Я не стремлюсь…
– Получается, что стремишься. И еще тебе вопрос: надеюсь, твой адвокат объяснил тебе, что право на ягудинское наследство ты теперь потерял?
– Почему это?
– А «потому это», – передразнила я Романа, – что человек, убивший наследодателя, теряет право на наследство. Есть такая статья о недобросовестном наследнике. Так что ты, парень, потерял все: и бабушкину квартиру со всем ее добром, и свободу.
Роман помолчал еще несколько мгновений, но на этот раз результат моей психологической атаки имел место быть.
– Вы правы, бабушку я не убивал, – сказал он тихо. – Это адвокат велел мне так сказать. Говорит, все равно, парень, тебе сидеть, деваться-то некуда: все улики, говорит, против тебя. А так – раньше сядешь – раньше выйдешь, да за чистосердечное тебе еще срок скостят. А может, еще и не сядешь совсем: проведем, говорит, экспертизу, может, тебя еще признают… ну, как это?.. Ненормальным, короче.
– Хорошенькое дельце! – возмутилась я. – Так он что, собирался тебя упрятать в психушку?!
Мой вопрос повис в воздухе. Роман смотрел на меня испуганно и молчал. В этот момент дверь открылась, и в кабинет зашли Никита и Андрей.
– Мне кажется, я слышал крик, – сказал последний и уселся на свое место, – ты что, Татьяна, проводишь здесь допрос с пристрастием?
Я кивнула:
– Ты не ошибся, Мельников: именно с пристрастием… И у нас для тебя хорошая новость: подозреваемый не убивал Ахолию Ивановну. Ведь не убивал, а, Роман?
Я строго посмотрела на Белохвостикова-младшего. Тот вдруг всхлипнул и интенсивно помотал головой.
– Зачем тогда вешаешь на себя такую серьезную статью? – рявкнул Андрей. – Вот я тебя сейчас… за ложные показания оформлю лет этак…
– Мне адвокат сказал: ты, говорит, сознайся, все равно тебе сидеть, деваться-то некуда, все улики против тебя. А так – раньше сядешь…
