– Обоих.
– Он там один лежит, – повел в воздухе заскорузлой от лопаты рукой Сидор. – Женки нету. Пустой гроб.
Лавров изобразил удивление, не переставая шагать за копальщиком.
– Как это – пустой?
– Не схотела баба в земле гнить. Встала и ушла.
– Как это – ушла? – продолжал прикидываться Лавров. – Мертвая?
– Она умереть не может. Потому что оборотень! Кем захочет, тем и обернется. Захочет, молодухой станет. Захочет, старухой косматой. Ведьмой! Встретит мужика на перепутье, коснется его волосами, и кранты. А уж если поцелует, тому мужику точно не жить. Еще она во сне может явиться… и замучить человека до смерти.
– Да ладно…
– Не веришь? Некоторые, б…, тоже не верили, – усмехнулся Сидор. – Собрались, значит, эти неверующие, да темной ночью могилку-то ее и раскопали. Тайком, вестимо. Глядь – а земля рыхлая, мягкая, и вместо тела – один гроб. Побросали они лопаты, и бежать. А сверху луна светит, над головами шелестит что-то, будто крылья. Говорят, баба та птицей обернулась и летела за ними. Могла заклевать насмерть… но сжалилась. Глупые они, по своей дури могилку порушили. Не со зла!
– Когда это было?
– Лет пять назад… Мне Кузьмич рассказывал. Я тогда только пришел сюда работать. Пришлось ему быстренько все закапывать, надгробие поправлять.
– Его кто-то просил об этом, или он сам?
– Ясное дело, сам. Чтобы не прогневить оборотня. Если его рассердить, большая беда может случиться.
– Какая беда?
Лавров споткнулся о кусок кирпича и чуть не упал. Начинался дождь. Редкие крупные капли падали в пыль на дорожке, стучали по листьям.
– Тише ты… замолкни! – прошипел Сидор.
Он приостановился, осенил себя крестным знамением и шагнул вперед, к ограде, заросшей кустами самшита.
– Вот то, что ты искал…
Две могильных плиты из черного мрамора выглядели неухоженными, забросанными прелой листвой и мусором. Та, на которой была выбита надпись «Сухомлинина Е. М.», перекосилась на одну сторону и ушла в землю.
– Сюда никто не приходит? – спросил Лавров у копальщика.
Тот остался стоять на дорожке, опасливо поеживаясь.
– Откуда мне знать? – пожал плечами Сидор. – Я сторожем не нанимался. Мало ли кто по кладбищу шастает. Ладно, мужик… я пойду, а то уже капает. Мне еще за водкой бежать.
– Погоди…
– Чего годить-то? Того и гляди, дождь хлынет.
– Кто мраморные плиты устанавливал, ограду?
– Я не в курсе, – отнекивался Сидор, которому не терпелось поскорее покинуть гиблое место. – Сожитель ейный, говорят.
– Чей сожитель, Сухомлининой?
– Ну да. Ему все ихнее добро досталось. И домище, и денег прорва. Только счастья от того богатства мужику не видать.
– Это почему же?
– Оборотень своего не упустит. Придет и должок потребует. А не станешь платить, он должника к себе заберет… в ад, значит. Угу!
– Выходит, здесь пусто? – спросил Лавров, показывая на покосившуюся плиту.
– Не веришь? Проверь. Только я тебе не помощник… и никто из наших тут копать не станет. Месяца полтора тому приезжал один… мотоциклист, тоже неверующий Фома. Баксы давал, чтобы, значит, в могилку заглянуть. Полюбопытствовать ему, вишь, захотелось.
– Мотоциклист? Байкер, что ли?
– Ага, байкер. Стремный такой, весь в коже, в железяках. Наши его отговорили могилку трогать.
– Неужто от денег отказались?
– Покойнику баксы ни к чему, – глубокомысленно изрек Сидор. – Нечистая сила, она злопамятная, страсть! Не успеешь оглянуться, как и тебе яму выроют…
– А мотоцикл у него какой марки был, никто не запомнил?
– Мы в марках не шибко разбираемся. Дорогой мотоцикл. Новый… только грязью заляпанный.
– Как выглядел байкер? Молодой, среднего возраста, борода, усы?
– Он в очках был и в платке этом… как его… ладно, проехали. Кажись, без бороды… молодой. Ты еще про номер его спроси, – осклабился Сидор.
– И спрошу.
– Ты не мент, часом? Выспрашиваешь, вынюхиваешь?
Лавров полез в карман за деньгами и протянул копальщику тысячную купюру.
– Это должно освежить твою память.
Сидор с сожалением причмокнул губами и отвел его руку.
– Говорю же, грязью все было заляпано. А если бы и нет, у меня котелок со школы плохо варит. Не воспринимаю я цифры! Потому и торчу здесь, лопатой орудую. На нашей работе, б…, мозги без надобности. Копай да кидай.
– С кем еще можно поговорить про Сухомлининых? Кто-нибудь знал их близко?
– Ты, ей-богу, мент! – всполошился вдруг Сидор. – Чего пристал-то ко мне? Я тебе могилу показал? Показал. Все, адью!..
С этими словами он юркнул в гущу сирени и был таков.
– Эй! – крикнул Лавров. – Ты куда? Стой! Да погоди же…
Но Сидора и след простыл. Лавров постоял, переминаясь с ноги на ногу, потом зачем-то сфотографировал могилу Сухомлининых. Раз захватил с собой фотоаппарат, значит, надо его использовать. Ему казалось, что вот-вот на него снизойдет озарение, и раскроется тайна, которую унесли с собой в могилу Елизавета и ее супруг.
Но ничего не происходило. Только сильнее пахло в воздухе сыростью, чаще падали на землю и пыльный мрамор крупные дождевые капли. Шлеп… шлеп… кап… шлеп… кап-кап-кап-кап-кап…
Ливень обрушился сплошной стеной, с шумом и бульканьем. Лавров вмиг промок до нитки. Он плюнул на все и, не разбирая дороги, побежал в сторону шоссе…
* * *
Подмосковье. Поселок Роща
Странный посетитель, назвавшийся журналистом, взбудоражил Марианну. Красивый, видный мужчина… и въедливый, дотошный до ужаса. Угораздило же ее попасться такому на глаза. Да еще с косой в руках!
Косу, которой перерезали горло Ветлугину, «журналист» забрал с собой и тем самым поставил вдову в прямую зависимость от своей прихоти. Взбредет ему в голову отнести улику криминалистам, и Марианне придется оправдываться. А это куда сложнее, чем обвинять.
«Дура дурой! – казнила она себя. – Не могла перчатки надеть! Сейчас бы не тряслась от страха и не ждала, что за мной придут».
Но пока что ее никто не тревожил. Ни следователь, ни подозрительный «журналист». С чего бы ему вдруг интересоваться ее отцом?
Сегодня утром Марианне звонила мать из Москвы, спрашивала, как дела, не нужна ли ее помощь. Марианна уверила ее, что все в порядке и приезжать нет необходимости.
«Ты там не одна, надеюсь? – не сразу успокоилась Антонида Витальевна. – Клавдия с тобой ночует?»
