Тот вежливо поздоровался и пригласил ее присесть. Перед ним на клетчатой скатерти стояла чашка с чаем и недоеденные блинчики.
– Извините, голодный с утра…
– Ничего, кушайте, – понимающе кивнула Кравцова.
Она заметно волновалась, не знала, куда деть руки, но потом положила их на стол. Оперативник покосился на ее заклеенный пластырем палец и спросил:
– Порезались?
– Да… – смутилась она и убрала руки, сунула их в карманы халата.
Кравцова выглядела старше своих сорока восьми лет. Лицо в ранних морщинах, волосы с закрашенной сединой, нездоровая полнота. От былой привлекательности остались только синие глаза.
Оперативник торопливо прожевал блинчик и еще раз извинился. Это, по его мнению, располагало к нему людей, и те теряли бдительность. В чем-то он подсознательно подражал сыщику Коломбо из одноименного детективного сериала: старался казаться недалеким и бестолковым.
– У меня к вам всего пара вопросов, – изображая неловкость, промямлил он. – Простите, что отрываю вас от работы…
– Ничего, – вздохнула Кравцова.
– Вы кого-нибудь подозреваете в убийстве зятя?
Она с удивлением уставилась на него, как будто впервые увидела.
– Я уже говорила вашему следователю, что была мало знакома с Ветлугиным. Мы почти не общались. Как я могу кого-то подозревать?
Ни разу за все время следствия она не назвала зятя по имени. Только Ветлугин. По-видимому, они друг друга недолюбливали.
– Вас не очень-то огорчила его смерть.
– Не очень, – честно призналась она, разглядывая прибор для специй, состоящий из керамической солонки, перечницы и горчичницы.
Оперативник ждал продолжения, но Кравцова ограничилась этой лаконичной репликой.
– Почему?
– С какой стати мне его оплакивать? Мы, по сути, оставались чужими людьми. У него своя жизнь, у меня – своя. Не я за него замуж выходила, а моя дочь.
– Ваша дочь любила мужа?
– Об этом лучше спросить у нее.
– А вы как думаете?
– Молодой человек… что вы подразумеваете под любовью? Общую крышу над головой? Постель?
– Чувства…
– Очевидно, Мариша испытывала какие-то чувства к Ветлугину, раз стала его женой.
– Это был брак по расчету?
– Какая разница? Бывает, люди сходятся по расчету, а потом любят друг друга без памяти. А бывает… любовь приносит одни страдания.
– Ваша дочь унаследует все состояние покойного, – сказал оперативник. – Это немалые деньги. Вы знали, что у Ветлугина не было других близких родственников?
– Я его родословную не изучала.
– Допустим. А как они жили с Марианной?
Кравцова заерзала и начала поправлять волосы.
– Сколько можно спрашивать одно и то же? Как-то жили. Я в их отношения не вмешивалась.
– Дочка вам ничего не рассказывала? Не делилась своими переживаниями?
– У меня сердце прихватывает. Она меня щадила, не посвящала в свои проблемы. Да и что я могла сделать? Чем помочь?
– Значит, у них с Ветлугиным были проблемы?
– Не ловите меня на слове, – рассердилась Кравцова. – Я вам все сказала. Больше мне добавить нечего.
– Где вы находились во время убийства?
– И на этот вопрос я уже отвечала. В тот день я спала дома. Отдыхала после суток. Подтвердить мои слова некому! Я живу одна… Разве что Пончик меня видел.
– Кто такой Пончик?
– Мой кот. Он спал со мной рядом.
– И часто вы спите днем?
– После работы бывает. Натопчешься у плиты, наломаешься… ноги гудят, спина ноет, голова раскалывается. Прихожу домой и валюсь спать. А вы что, меня подозреваете? – горько усмехнулась Кравцова. – Больше ничего не придумали? Если не Мариша мужа прикончила, значит, теща зятя на тот свет спровадила? Отлично. Других версий, как я понимаю, не имеется?
– Ветлугин был богат, теперь его деньги достанутся вашей дочери.
– Нам его деньги без надобности. Жили до него и без него проживем.
– Что же, Марианна намерена отказаться от наследства?
– Зачем ей отказываться? Раз судьба так распорядилась, пусть пользуется.
Оперативник промычал нечто невразумительное и отхлебнул холодного чая.
– У Ветлугина были враги?
– У него-то? Надо полагать, были. Характер у него тяжелый.
– Ваша дочь жаловалась вам на мужа?
– Послушайте… что вы с разных сторон за один кончик хватаетесь? Не убивала Мариша! Она не такая. Я свою дочь знаю…
ГЛАВА 5
Черный Лог
Глории опять приснился ее навязчивый сон. Он будто прирос к ней, стал неизменным атрибутом ее существования. Погрузившись в него, она уже узнавала нескончаемую анфиладу комнат с распахнутыми дверями, лепнину на стенах, расписные плафоны на потолках… пылающие свечи в массивных канделябрах…
Даже звуки этого сна становились для нее привычными – шум апельсинового сада за окнами, приглушенный говор странных обитателей… чарующая музыка… грохот колес…
Именно грохот колес и разбудил ее сегодня. Вернее, она проснулась от страха. Прямо по аллее сада на нее во весь опор неслась колесница…
– А-а-ааа!
Крик раздался только в ее воображении. На самом же деле Глория поднялась с подушек и молча села на кровати, уставившись на гобелен «Русалочья охота»…
Нарядные всадницы, казалось, посмеивались над ней. Свора гончих кружилась на зеленой поляне. Шумели деревья. Впрочем, какое «шумели»? Это ведь только настенный ковер с вытканным на нем изображением.
На другом настенном ковре была выткана сцена придворной жизни. Царь Соломон встречает царицу Савскую…
«Сколько он может ее встречать? – мысленно простонала Глория, окончательно просыпаясь. – Карлик не зря повесил здесь эти гобелены, а потом поселил меня в этой уютной спальне
[4]
. Он во все вкладывал тайный смысл. Я должна понять…»
Сквозь плотную ткань штор пробивался свет. День обещал быть теплым, но пасмурным, дождливым.
Глория зевнула, потянулась и отправилась в ванную. Утренний туалет занимал у нее около часа. Душ, прическа, легкий макияж. Из одежды она сегодня выбрала льняной домашний костюм – брюки и тунику с вышивкой.
Санта ждал ее в столовой с завтраком. Яйца, гренки, кофе и абрикосовый джем. Чисто европейская трапеза.
Она молча жевала, обдумывая историю вчерашнего посетителя. Господин Морозов произвел на нее неоднозначное впечатление. Когда с него слетели лоск и напускная бравада, перед ней оказался ранимый и запутавшийся человек. Он боялся встречи со своей первой любовью, боялся своих чувств и того, что сулила ему эта встреча. Прошло без малого тридцать лет, и Морозов не хотел ворошить прошлое. Но оно догнало его и властно заявило о себе.
