Он обвел взглядом восточную комнату, где все располагало к праздной неге, и вымолвил:
– Агафон слыл колдуном! Его жилище смахивает на пещеру Али-Бабы и наверняка напичкано атрибутами черного мага. Ты позволила вещам воздействовать на себя. Вещи хранят память о своих хозяевах… особенно разные ритуальные штуковины.
– Для телохранителя ты неплохо подкован, – усмехнулась Глория. – Чем еще можешь похвастаться? В смысле ассоциаций…
Лавров почесал затылок, совсем как обескураженный мальчишка.
– У меня паршиво развито ассоциативное мышление. Сдаюсь! – Он комично поднял руки ладонями вперед. – Направь мое внимание в нужное русло.
– Вместе с Клеопатрой умерли и ее верные служанки.
– Ну…
– Это еще не все. Прасковья Жемчугова тоже умерла…
– Две покойницы на сцене… значит, жди третьей наяву! – эхом подхватил Лавров. – Так говорила горбатая «вещунья».
– Правильно. Смерть Прасковьи Жемчуговой вызвала волну самоубийств среди актрис Шереметевского театра. Молодые женщины начали топиться в Останкинских прудах. Одна за другой.
– Откуда ты знаешь?
– Сорока на хвосте принесла.
– Я забыл, что ты не только врач, но и провидица!
– Зря иронизируешь. Лучше бы поинтересовался у людей, что они думают об «останкинской вещунье».
– Я, пока сидел с работниками театра в преддверии дознания, всякого наслушался. И про «вещунью» в том числе. Оказывается, Жемчужная поделилась с гримершей, что недавно видела старуху с клюкой. Та и разболтала всем. Большинство склоняется к мнению, что у ведущей актрисы перед смертью крыша поехала.
– Кто сильнее других ненавидит погибшую?
– Тамара Наримова, – без запинки выпалил начальник охраны. – Самая бойкая и терпеть не может Жемчужную. Раньше главные роли доставались ей, а с приходом соперницы она вынуждена была играть второстепенных героинь. Похоже, Наримова положила глаз на Зубова… а тот увлекся новенькой.
– Зубов – это хозяин театра?
– Да. И любовник Полины. Это не являлось секретом для труппы. Он впал в ступор, когда понял, что актриса мертва. Даже показаний не давал…
– Наримова, конечно, все отрицает?
– Естественно. В ее жилах течет южная кровь… она непомерно горда, амбициозна… неукротима как в любви, так и в гневе. Кстати, судя по разговорам театрального люда, горбатая старуха с белыми глазами вовсе не вымысел, а реальный призрак!
Последнее словосочетание рассмешило Глорию. Лавров сначала нахмурился, потом сообразил, что ляпнул глупость, и тоже улыбнулся.
– Ну да, смешно звучит, – кивнул он. – Помнишь пожар на Останкинской телебашне в 2000 году? По слухам, «вещунью» видел кто-то из журналистов перед тем, как башня загорелась. Старуха якобы бродила вокруг, махала клюкой и твердила: «Дымом, гарью пахнет…» Так что призрак являлся не только Жемчужной. О нем знали многие. И кто-то поддался соблазну выступить в его роли.
– Может, к Полине подходил не переодетый и загримированный человек, а настоящая горбунья?
– Я подозреваю Наримову.
Они замолчали, думая каждый о своем. Лавров гадал, какую комнату отведет ему хозяйка и где спит Санта. На первом этаже или во времянке? Времянка во дворе была построена добротно и оборудована всеми удобствами. В отличие от Колбина, он здесь все осмотрел перед тем, как Глория решилась на переезд.
Это входило в его обязанности. Угрюмый Санта молча сопровождал его, сложив руки на могучей груди и протяжно вздыхая. Перечить великан не смел, но не одобрял подобного неуместного любопытства.
– Служанки Клеопатры… актрисы крепостного театра… – вымолвила Глория. – Я не хочу, чтобы еще кто-то погиб!
Начальник охраны моргнул и ощутил холодок в груди.
– Есть предпосылки? – выдавил он.
– Все повторяется…
Лавров вскочил и сделал круг по мягкому ворсистому ковру. За окном шел снег. Пожалуй, к утру проселок переметет. Удастся ли завтра выбраться из Черного Лога?
– Ты меня пугаешь, – сказал он, останавливаясь напротив Глории. – Будут еще жертвы?
Она огорченно всплеснула руками:
– Если бы знать! Я вижу только… утопленника… вернее, утопленницу…
– А лицо? Лицо можешь разглядеть?
– Нет…
Лавров угрожающе навис над ней, всем своим видом призывая осознать меру ответственности.
– Мы имеем дело с маньяком?
Глория растерянно дернула подбородком. Она не могла ответить на этот вопрос.
– Скорее нет, чем да…
– Что же его заставляет убивать? Зависть? Но Жемчужная уже мертва. Ревность? Зубов теперь свободен…
– Не знаю! Не знаю! Сядь, пожалуйста… ты меня сбиваешь с мысли.
Лавров послушно опустился на диван рядом с ней. Они оба свихнулись. Глория несет полную чушь, а он поддакивает…
– Ты уверена, что актрисы бросались в пруд под воздействием смерти Прасковьи Жемчуговой? Может, все обстояло иначе? Граф потерял любимую женщину… охладел к театру. Труппу распустили, актеры остались неприкаянными, без работы, что и повергло их в депрессию. Отчаявшись, мужчины спивались, а женщины прыгали в пруд. С тех пор минуло двести лет! Я уже не говорю о Клеопатре…
Глория его не слушала.
– Кажется, месть тут ни при чем… и ревность тоже, – робко предположила она. – Всему виной страх…
Глава 9
Останкино. XVI век.
Дождавшись, когда Орн и его опричники ускачут на тракт встречать государево посольство, Юрий приказал своим людям перебить охрану и проникнуть в дом.
Прислуга Сатиных, замордованная новыми хозяевами, не чинила препятствий. Двух пьяных стражей в черных кафтанах прикончили без шума. Старая ключница охотно провела боярина в покои Орна, где заперли Ольгу.
– Истинно зверье бешеное! Нелюди! – причитала она. – Растерзали голубку чистую, яко коршуны. От ее криков сердце кровью обливается. А что сделаешь? Надысь Фролка, что за лошадьми ходит, косо поглядел… так Орн бердышем
[16]
махнул, да и снес ему головушку-то… самого на куски порубал, разбросал и не велел хоронить. Пусть-де собаки съедят, птицы склюют. Одно слово – нехристь!
Юрий боялся думать о том, что ему предстоит увидеть. Молча застыл у дверей, пока старуха возилась с замком. Из покоев не доносилось ни звука, ни стона.
– Боюсь я за тебя, боярин, – бормотала ключница. – Дядьку твоего уж и мучили, и позорили по-всякому. Мочи не было глядеть! И тебя не пощадят.
