И вот Полине попадается человек, который не связывает свои чувства к ней с артистическим талантом… и любит ее прежде всего как женщину, – не как певицу и актрису. Видит в ней ее самое, а не давно умершую Прасковью, не Офелию, не Джульетту, не Клеопатру…
И Полина решается пройти по канату над пропастью. У нет нее никаких гарантий, нет страховки… Каждый шаг может стать роковым. В чувствах Сатина ее прельщает новизна, острота, которую придает вожделению риск. Они оба рискуют. Зубов не простит измены ни ей, ни ему. Страсть на лезвии бритвы приобретает особый, неповторимый привкус крови и страха. Возможно, она воображает себя Дездемоной, которая – совсем не по Шекспиру – отдалась Яго… или Кармен, которая отдается тореадору, зная о неотвратимости ножа Хозе…
Темны лабиринты души, охваченной страстью. Еще темнее лабиринты опасных расчетов, где пожар плоти преграждает путь к спасению…
Пожалуй, Полина предпочла бы Зубову Сатина, если бы последний, разочарованный неутоленными ожиданиями, не отверг ее. Он обманулся в ней так же, как она обманулась в Зубове…
Полина оступилась, допустила ошибку… и на нее градом обрушиваются беды: разрыв с банкиром, шантаж Наримовой, неудачная беременность, аборт, предательство и шантаж Шанкиной, пророчество «горбатой вещуньи». При всем том ее преследует зависть товарок по ремеслу. Она мечется, словно загнанный зверь. А ведь надо потрясающе выглядеть, играть, блистать на сцене… поражать зрителей силой отчаяния и шквалом эмоций. Впрочем, какая игра? Актриса просто выплескивает наружу собственные страдания, которыми ей не с кем поделиться. Но облегчения не наступает. Узел затягивается все туже и туже. Она может разрубить этот узел одним ударом, – уйти из жизни. Вполне логично… обоснованно…
А Лихвицкая?.. А Бузеева?..
«Логика уводит тебя в сторону, – шепнул ей карлик. – Для того она и предназначена. Ты попалась…»
– Нет! – вырвалось у Глории.
Сатин замолчал и недовольно уставился на нее.
– Что «нет»? – не понял Лавров.
«О чем они говорили все это время? – спохватилась она. – Я прослушала!»
«Ты ничего не потеряла, – успокоил ее карлик. – Они толкли воду в ступе: занятие столь же почтенное, сколь и бесполезное…»
Глава 27
Между тем банкир воспринял ее неуместный возглас как должное.
– Разумеется, нет, – кивнул он. – Полине Жемчужной было далеко до божественной Прасковьи, которая очаровала и покорила графа Шереметева. Я обманулся в ней «благодаря» Зубову. Она оказалась меркантильной особой, готовой повыгоднее продать свое тело и свою пылкую чувственность. Мне хватило месяца, чтобы разглядеть всю фальшивую позолоту ее души и бедность ее внутреннего мира. В ней каждый жест, каждое движение лица, каждое слово были показными, – заимствованными из тех пьес, где она играла. Надо быть слепцом, чтобы не понять этого. Смазливые черты, стройная фигурка, длинные ножки – вот вам и образ «вечной возлюбленной».
– Любовь слепа, – обронил Лавров, искоса поглядывая на Глорию.
– Порой человек сам желает видеть бриллиант на месте искусно ограненного стекла. Крупные бриллианты – редкость, и стоят они очень дорого. Их можно сосчитать по пальцам. Так почему бы не создать копию? Для услаждения самолюбия…
Глория представила, как Сатин добивался расположения актрисы, которую он теперь беспощадно разоблачал, раздевал донага перед посторонними, совершенно чужими ему людьми. Не взирая на то, что ее нет в живых! Мужчины бывают жестокими, словно дети, не осознающие глубину причиняемой ими боли. Вероятно, он строил из себя щедрого и благородного рыцаря, рассыпался в любезностях, разливался соловьем, обещая женщине всевозможные блага… а потом, когда та уступила его настойчивости, вдруг потерял к ней интерес. Так ребенок пускается во все тяжкие, чтобы заполучить желанную игрушку, и после, наигравшись вдоволь, бросает ее в пыльный угол или, того хуже, – ломает…
– Вы не пытались открыть Зубову глаза? – спросила она.
– Чтобы заиметь смертельного врага? Вы шутите! Я был даже рад, что Полина не рассталась с Зубовым из-за меня. Сначала она не была уверена в серьезности моих намерений и предусмотрительно не сжигала мостов. Потом все вернулось на круги своя. Слава богу, у нее хватило ума не признаться Зубову в измене. Я тем более молчал. Мне-то какой резон нарываться?
– Кто из вас стал инициатором разрыва? Полина?
– Она, – кивнул Сатин. – Я не умею скрывать ни своего восхищения, ни своего разочарования. Я охладел, как только узнал ее поближе. Меня всякими актерскими фокусами не возьмешь. Она заметила, что мой пыл идет на убыль… устроила сцену. Рыдала, ломала руки… Я оценил ее гениальное притворство, но сказал, что моя любовь иссякла. Она проклинала меня на все лады, пыталась даже ударить. Неделю пролежала в нервной горячке, – Зубов самоотверженно ходил за ней, возил докторов. Она быстро оправилась и вернулась к прежней идиллии со своим покровителем. Чем она отличается от содержанки, скажите на милость?
Должно быть, в Глории проснулась женская солидарность и обида за прекрасный пол. Сатин вызвал у нее отвращение. И этот человек обвиняет кого-то в расчетливости? Кстати… его-то расчет в чем заключался? Неужто исключительно в жажде испробовать плода с чужой смоковницы? Не похож он на безрассудного Дон Жуана, раба основного инстинкта… никак не похож. Уж если кем и двигал расчет, то…
– Послушайте, Федор Петрович, – вмешался Лавров. – Вы уверены, что Зубов не знал о вашем романе с Полиной?
– Абсолютно уверен. Валера не тот человек, который удержал бы себя в руках. Он не ревнивец, но его самолюбие берет верх над здравым смыслом.
– Как он повел бы себя, в случае…
– Прогнал бы Полину со скандалом, устроил бы истерику. Со мной Зубов тоже не стал бы церемониться. Он мог и драку затеять, и разорвать деловое сотрудничество. Его бы не остановила упущенная выгода или финансовые потери. Продолжать общаться как ни в чем не бывало он точно не способен. Нет… я с ним не первый год работаю. Возможно, он что-то подозревал… интуитивно… или перестал доверять Полине…
– Почему вы так думаете?
– Последнее время в нем ощущался какой-то внутренний надлом…
– Мог он убить Жемчужную? Догадался, что она ему изменила, решил отомстить…
– Убить? Вряд ли… – Сатин перевел взгляд с Лаврова на Глорию. – Нет. У него не было повода, чтобы пойти на такое.
– А если бы был?
– Не было, – твердо повторил банкир. – Зубов не тот человек, который убивает из ревности. Он, конечно, любил Полину… по-своему. Хотел даже жениться на ней. В тот день… когда она… когда это случилось, он собрался сделать ей официальное предложение. Понимаете?
– А вы… могли бы убить Полину за то, что она отвергла вас и вернулась к Зубову? – гнул свою линию Лавров. – Познакомиться с одной из второстепенных актрис его театра… вскружить бедняжке голову, посулить денег… чтобы та отравила предавшую вас женщину?
