Лавров устал подавлять зевки. Ему наскучили экскурсы в прошлое, он не выспался и хотел есть.
– Наполеон, случайно, не приезжал поглазеть на портрет? – насмешливо осведомился он.
Банкир воспринял его вопрос с абсолютной серьезностью:
– Касательно Наполеона я не нашел точных данных. Одни источники сообщают, что император тайно посетил Останкино и провел целый час, созерцая портрет. Но почему-то оставил полотно там, где оно висело.
– Видать, ему не по вкусу пришлось то, что он увидел!
– Наверное… Как ни странно, Орнан тоже не посягнул на портрет. Картина вроде бы не покинула дворца, однако с ней произошло нечто непонятное. Перстень на пальце молодого человека изменился: знак Мироздания куда-то делся… Но наша семейная сага повествует о другом.
Сатин перестал шагать, глубоко вздохнул и опустился на стул. Он как будто проделал тяжелую работу, – устал, глаза потухли.
– Нам, Сатиным, даже говорить о проклятом перстне вредно…
Глава 29
Лавров приоткрыл створку окна и ждал, пока хозяин кабинета придет в себя. Не то чтобы Сатину стало плохо, – он как будто потратил слишком много сил, рассказывая давнюю историю. Для него она все еще продолжалась.
За окном густо валил снег. Минуту назад светило солнце, а с неба вдруг посыпались на город крупные белые хлопья. Несколько снежинок упали на подоконник и растаяли.
Глория проводила их задумчивым взглядом. Человеческая жизнь столь же мимолетна… Однако есть люди, которые умудряются оставить в ней яркий заметный след.
– Значит, сейчас портрет находится в Останкинском музее? – спросил Лавров.
– И да… и нет, – развел руками банкир. – Возможно, он лежит где-нибудь в запасниках. Экскурсоводы избегают говорить о нем. Я подозреваю, что портрет молодого человека в голубом камзоле был далеко не единственным. Похожие полотна легко спутать между собой.
– Отсюда и метаморфоза с перстнем?
– Полагаю, да…
На холеных пальцах Сатина поблескивали два кольца с камнями, оба на мизинцах.
– Все это описано в вашей тетради? – спросила Глория. – Дадите почитать?
– Да ради бога…
Мысли приходили к ней будто бы из пустоты. Произнести их вслух не хватало смелости. Ее одолевали сомнения и боязнь ошибиться, сделать неверный шаг. Допусти она грубую оплошность, Сатин закроется… и ничего больше не скажет. Спрячет портреты и тетрадь в шкаф, запрет на замок. Тоненькая ниточка, которая протянулась от нее к банкиру, оборвется. И соткать новую вряд ли удастся. Сознание – материал невероятно зыбкий, словно туман…
– Один из моих предков, Николай, в 1812 году пробрался в Останкинский дворец, когда там бесчинствовали французы под командованием Орнана, – снова заговорил Сатин. – Он догадался, что солдаты ищут перстень, и надеялся…
Банкир смешно всплеснул руками и признался:
– Понятия не имею, на что он наделся! Вступить в бой с целой армией? Выкрасть реликвию из-под носа генерала? Перстня французы, разумеется, не нашли… зато изрядно опустошили поместье Шереметевых. Люстры, картины, бронзовые канделябры, вазы, фарфор, – мародеры ничем не брезговали. В Троицкой церкви эти бандиты срывали с икон драгоценные оклады, а святыми ризами укрывались вместо одеял!
– Нельзя ли ближе к делу? – не утерпел Лавров.
Глория метнула на него укоризненный взгляд, но было поздно. Сатин оскорбленно сжал губы и уставился в окно на падающий снег.
– Ваш пра-пра-прадед воспользовался моментом и под шумок стащил портрет? – высказался за него начальник охраны. – Так, что ли? Молодец! Хвалю…
Иногда даже слепой попадает в цель. Именно это произошло с Лавровым. Банкир, к его величайшему удивлению, не стал спорить.
– Да… а что ему оставалось? Ждать, пока портрет достанется французам?
– Как же он узнал, какой портрет брать?
– По перстню, вероятно… Я сам ломал над этим голову. Если верить семейному преданию, Николай Сатин вырезал портрет из рамы, скатал в трубочку, спрятал под ополченской шинелью… и решил пробираться в Москву, занятую Наполеоном. Там жила модистка Жюли Арне, француженка, в которую Николай был влюблен. Ему не удалось ее спасти.
Глория показала на черноволосую даму в овальной рамке.
– Это она?
– Она, – кивнул банкир. – Жюли подарила Николаю медальон, внутри которого было ее изображение на эмали. Он сохранил медальон и перед смертью передал своему сыну. Теперь он у меня, в сейфе. Показывать не стану, не просите.
– Позвольте… но ведь Жюли – француженка? – удивился Лавров. – Неужели соотечественники не пощадили женщину своей же крови? Или ее убили русские?
– Жюли погибла от рук грабителей. Войско Наполеона оставило Москву, и в опустевшем городе начались беспорядки. Шайки нищих и дезертиров рыскали по домам в надежде поживиться тем, что осталось после французов. Жюли не повезло. Она поплатилась жизнью за тот самый портрет, которым так дорожил ее возлюбленный…
– В каком смысле?
– Не желала отдавать бандитам чехол со свернутым полотном. Она думала, там бог знает, какое сокровище… Кто-то из нападавших ударил ее по голове. Сатин успел убить одного негодяя, но второй ранил его и скрылся с портретом. Жюли умерла. Николай долго ее оплакивал, потом женился…
Жизнь берет свое. Он так и не забыл француженку, хотя был добр к своей супруге. Из всех его детей выжил только один мальчик…
– Эта романтическая любовь произвела на вас сильное впечатление? – догадалась Глория.
– Сильнее не бывает…
Она живо представила, как Федор Петрович, будучи ребенком, запирался в комнате, доставал медальон, открывал круглую крышечку и с замиранием сердца разглядывал маленькое лицо, розовые губы и черные блестящие локоны. Детская страсть не угасла и по сей день.
– В каждой женщине я пытался найти черты Жюли, – признался он. – Ее лицо стало для меня эталоном женской красоты. А ее смерть – воплощением беззаветной преданности. В наше время и люди, и чувства измельчали. Я заказал художнику увеличенную копию с той старинной эмали. И с тех пор Жюли рядом со мной…
– Вы обнаружили в Полине Жемчужной сходство с Жюли Арне?
– Разве вы его не видите? Должно быть, это и сыграло со мной злую шутку. Жюли была простой модисткой во французском театре, но обладала прирожденным благородством. Поэтому Николай души в ней не чаял. Мы, Сатины, умеем любить! Однако не прощаем обмана.
– Полина не обманывала вас… вы сами обманулись.
– Она прикидывалась великой актрисой, а величие несовместимо с мелочными расчетами! – напыщенно вымолвил банкир. – Она согласилась переспать со мной, но отказалась помочь. Жалкое, корыстное создание!
Глория подумала, что будь Полина обыкновенной костюмершей, она, возможно, была бы счастливее. Впрочем, модистка Жюли тоже плохо кончила.
