– Врешь! – не поверил Свинцов. – Обезьянов русских не
бывает. Или ты не обезьян?
– Э! – толкнул Свинцова Чонкин. – А не леший ли он?
– Ха! – поразился такой мысли Свинцов. – Отвечай, кто ты?
– Я сам не знаю, – заплакало существо. – Был человек. А
теперь, может, и леший.
– В лесу живешь? – продолжал допрос Свинцов.
– В лесу.
– А пожрать чего найдется?
– Для вас, – сказал леший, – для вас непременно найдется.
– Ну, веди нас к себе. Только без колдовства и не думай
убечь. Помни, пуля бегает шибче.
Пошли напролом, через чащу. Леший бежал впереди, помогая
себе передними конечностями. Свинцов и Чонкин за ним не поспевали, но он
останавливался, поджидая, и опять бежал впереди, как собака, ведущая охотника
по следу.
Спустились в овраг. По камушкам одолели заплесневевший
ручей. Пересекли небольшую поляну, перешагнули через ствол большой, лежащей как
труп сосны. За ней были сросшиеся кусты. У кустов леший заколебался, а Свинцов
на всякий случай взялся за рукоять затвора.
– Пришли, – сказал леший устало.
– Куда же пришли-то?
– А вот сюда, – сказал леший и юркнул в кусты.
Свинцов кинулся за ним, рассчитывая в случае чего тут же его
придушить, и невольно вскрикнул:
– Батюшки! Берлога!
Леший, сверкнув голым задом, уже улезал в берлогу на
карачках. Свинцов полез следом. За ним Чонкин. Берлога оказалась длинным,
полого спускавшимся и заворачивающим вправо лазом. Они проползли по нему
несколько метров, и уже свету сзади не было видно, а под коленями ощутилась
твердая почва.
– Не удивляйтесь, – услышали они голос лешего, после чего
чиркнула спичка и с шипением загорелась, а от нее засветилась и керосиновая
лампа.
– Ух ты! – ухнул Чонкин, а Свинцов от себя добавил что-то по
матушке.
Дальше позли со светом.
За узкой горловиной начинался постепенно раздвигавшийся
вширь и ввысь коридор, пол его был устлан соломой, коридор оканчивался чем-то
вроде круглой комнаты, неплохо убранной, с ковром на полу, с матрацем и двумя
стопками книг, но что больше всего удивило гостей, так это приставленный к
стене портрет бородатого человека в старой форме с эполетами и аксельбантами.
– Это кто ж такой? – почтительно спросил Свинцов.
– А это… – замялся хозяин берлоги, – это, как вам сказать…
Это Его Императорское Величество Государь Император Николай Второй.
– Ого! – невольно выдохнул Чонкин.
– А вы сами-то, извиняюсь, кто же то будете? – перешел на
«вы» оробевший Свинцов.
– А я, – сказал леший, – Вадим Анатольевич Голицын.
И рассказал гостям свою историю. Вадим Анатольевич, в
отличие от нашего героя, был настоящим князем Голицыным и помещиком в здешних
местах. Потом служил в свите Его Величества. Вместе с царем был в
Екатеринбурге, но бежал как раз за день до расстрела царской фамилии. Добрался
до родных мест и поселился в лесу, ожидая конца большевистской власти. Ждать,
однако, пришлось слишком долго. Со временем полностью оборвался, одичал, зарос
шерстью. Вел дикий образ жизни. Питался грибами, ягодами, кореньями. Голыми руками
ловил зайцев и птиц и в конце концов так озверел, что настоящие лесные звери
его боялись. Он жил под открытым небом, пока не набрел на берлогу и не выгнал
из нее спавшего в ней медведя.
Медведь после этого стал шатуном, бродил по лесу, выходил на
дорогу, нападал на лошадей и людей, но захватившего берлогу боялся.
Живя в берлоге, Голицын стал постепенно возвращаться к
человеческой жизни. По ночам прокрадывался к деревням, воровал кур, яйца, муку
и что под руку попадется. В конце концов появились у него керосиновая лампа,
матрац, набитый соломой, лопата, топор, ножовка и прочие мелкие инструменты, с
помощью которых он берлогу углубил, расширил и превратил в сравнительно
комфортабельное подземное жилище. А уже накануне войны у него даже собственная
библиотека случайно образовалась. Ехала по дороге передвижная изба-читальня,
шофер был пьяный, разбил машину и сам разбился. Когда машину обнаружили, она
была уже почти полностью опустошена. Библиотека, которую вез погибший шофер,
принадлежала когда-то Голицыну, к нему она частично и вернулась. В той части,
которая теперь ему досталась, были романы Достоевского и Данилевского, детское
издание «Записок охотника», подарочное – «Евгения Онегина», три из пяти томов
Гоголя, половина марксовского собрания Чехова, книга «Путешествие по Енисею»,
мифы Древнего Египта и Древней Греции и шотландские баллады в переводе
Жуковского. А кроме этих, в берлоге оказались «Краткий курс истории ВКП(б)»,
книга Станиславского «Моя жизнь в искусстве» и комплект блокнотов агитатора за вторую
половину сорокового года. Но самым большим достоянием был вот этот
литографический портрет.
Поселились в берлоге и жили. С большим комфортом. Где-то
кто-то сражался за что-то, а Чонкин, Свинцов и князь Голицын отсиживались в
медвежьей берлоге.
Удача идет к удаче, как деньги к деньгам. Как с жильем
устроились, так и на охоте пришло везение. Кабана подстрелили и двух зайцев.
Жарили мясо на костре, пили чай из собранных лешим различных трав, а вечерами
слушали своего хозяина, который им пересказывал удивительные романы из
старинных времен. Чонкин порою думал: еще б сюда Нюру, так можно бы жить всю
жизнь.
