Поскольку она объяснения его игнорировала и те же просьбы
повторяла в каждом письме, он решил ее проучить, и по совету своей помощницы
фрау Каталины фон Хайс собрал-таки посылку, в которую вложил то, что носили
здешние женщины: трикотажные рейтузы с резинками под коленями, шерстяные носки,
ватные штаны, ватную телогрейку, объяснил письменно, что это типичный гардероб
здешних дам, и ко всему приложил флакон тройного одеколона. Он укладывал свои
подарки в картонную посылочную коробку, когда в дверь заглянула только что
упомянутая Каталина фон Хайс. Каждый, кому когда-то приходилось встречаться с
капитаном Милягой и остаться в живых, узнал бы в этой густо накрашенной
блондинке бывшую секретаршу начальника НКВД Капитолину Горячеву. Теперь бывшая
Капитолина существовала под своим настоящим именем, а может быть, тоже под
выдуманным, иные шпионы настолько часто меняют свои имена и фамилии, что порой
и сами не помнят, как именно были когда-то названы мамой и папой. Под своим или
под ложным именем, но трудилась эта женщина (а может, она и не женщина была?)
на благо Великого рейха (или на кого-то еще) в том же кабинете немецкого Там
Где Надо, исправляла ту же примерно должность (для виду, конечно, шпионы всегда
то, что видно всем, делают понарошку, а на самом деле имеют совсем другие
цели). Время от времени исполняла она и внедолжностные обязанности, те же, что
и при капитане Миляге. Это дает нам право предполагать, что, наверное, была она
все-таки женщиной, потому что если бы нет, Миляга, или Шлегель, или хотя бы
один из них уж до этого докопался бы. Короче говоря, Каталина фон Хайс (так уж
и будем ее называть) заглянула в кабинет своего как бы начальника и сообщила
ему, что некий местный селекционер ищет с ним встречи.
– Кто? – переспросил Шлегель.
– Здешний сумасшедший, – сказала Каталина. – Очень забавный
тип.
– Ну хорошо, пусть войдет.
Шлегель убрал со стола коробку, сел в кресло и сделал вид,
что пишет нечто исключительно важное.
Дверь отворилась, и в кабинет, кланяясь от порога, вошел
сопровождаемый Каталиной странный человек в брезентовом плаще поверх ватника, в
холщовых штанах в полосочку, заправленных в высокие яловые сапоги с
самодельными галошами, склеенными из автомобильной резины. Через плечо у него
висела полевая потертая сумка, а в левой руке он держал широкополую соломенную
шляпу.
Приблизившись к столу коменданта, посетитель улыбнулся и
сказал:
– Здравия желаю, гутен таг, господин комендант, позвольте
представиться: Гладышев Кузьма Матвеевич, селекционер-самородок.
Каталина великолепно знала русский язык (не хуже капитана
Миляги), а немецкий вообще был для нее родной, но слову «самородок» в немецком
языке подходящего эквивалента она не нашла и перевела его как зельбстгеборене –
сам себя родивший.
– Как это сам себя родивший? – удивился оберштурмфюрер. –
Даже Иисуса Христа женщина родила, а он из яйца, что ли, вылупился?
Каталина засмеялась и перевела вопрос гостю.
Тот с достоинством ответил, что сам себя ни из чего не
вылуплял, но, не имея достаточного образования, достиг обширных знаний личным
трудом и талантом, в чем-то превзошел даже самых образованных академиков и
вывел овощной гибрид, которым желает накормить германскую армию.
Естественно, комендант поинтересовался, что за гибрид.
Гладышев положил шляпу на соседний стул, торопливо раскрыл полевую сумку, вынул
оттуда несколько газетных вырезок с посвященными ему статьями, заметками и
фотографиями и выложил на стол перед комендантом.
Каталина предложила перевести тексты, комендант сказал «не
надо» и остановил взгляд на одной из фотографий, где Гладышев был изображен с
пучком гибрида, взглянул на самого Гладышева, переглянулся с помощницей.
– О вас так много писали советские газеты. Вы большевик?
– Ни в коем случае! – Гладышев испугался и прижал руку к груди.
– Напротив. Являюсь решительным противником советского строя, за что
многократно подвергался преследованиям…
Шлегель сложил руки на груди и откинулся в кресле.
– Интересно! Скажи ему, что все русские, которых я здесь
встречаю, утверждают, что преследовались коммунистами. И как его преследовали?
Арестовывали? Сажали в тюрьму? Пытали? Загоняли под ногти иголки?
Фрау фон Хайс перевела.
Гладышев признал, что таких неприятностей ему, слава богу,
удалось избежать. Но советская власть не признавала его научных достижений и не
давала ему возможности вырастить созданный им гибрид, который он назвал ПУКНАС,
то есть Путь к национал-социализму.
– Если бы германские власти дали мне достаточно земли под
мой гибрид, я мог бы снабдить полностью всю германскую армию. – Зажав шляпу
между коленями, Гладышев широко раскинул руки, словно пытался обнять всех, кого
готов был накормить. – Вы представляете, господин офицер, с каждой площади мы
могли бы снимать двойной урожай картофеля и томатов одновременно!
– Хорошо, – сказал оберштурмфюрер через переводчицу, – мы
ваше предложение, возможно, рассмотрим позже, когда закончим эту войну. Имеете
сказать что-нибудь еще?
– Еще? – Гладышев замялся, не зная, как изложить гипотезу,
которая кому-то может показаться невероятной. Конечно, ни с одним советским
чиновником он подобными соображениями поделиться не мог. Но перед ним был
представитель иной, более развитой цивилизации. У него должен быть более
широкий взгляд на вещи.
– Понимаете… как бы вам сказать… это звучит, вы скажете,
дико… и я бы с вами согласился… но я лично был свидетелем превращения лошади в
человека.
– Лошади в человека? – переспросила Каталина.
– Допускаю, что вы мне не поверите, – предположил Гладышев,
– но у меня есть даже письменное свидетельство. Вот… – он порылся в полевой
сумке и выложил, одновременно разглаживая, клок бумаги, на котором была
написана круглым полудетским почерком одна фраза.
– Что это? – брезгливо посмотрел на бумажку комендант.
– Здесь написано, – перевела фрау фон Хайс, – «Если погибну,
прошу считать коммунистом».
– Что это значит? – не понял комендант. – Кого считать? Вас?
– Что вы! – выслушав перевод, заулыбался Гладышев. –
Разумеется, не меня. Я в партию никогда заявлений не подавал. Это Ося…
– Ося? – переспросил Шлегель, показав, что и он неплохо
говорит по-русски. – По-моему, Ося – это еврейское имя. Не так ли, фрау фон
Хайс?
– Еврейское? – испугался Гладышев. И заулыбался: – Но это не
еврей. Ося, Осоавиахим, он не еврей, он мерин, то есть конь, но, как бы
сказать, кастрированный.
