По роду своей деятельности Перл встречал в жизни много самых
разных людей, в том числе и сумасшедших, носившихся со своими открытиями и
изобретениями, начиная с вечного двигателя и кончая им же. Однако Опаликов на
сумасшедшего не был похож, и потому, после некоторых сомнений, Перл послал
отчет о своем разговоре с полковником в Вашингтон мистеру Алену Даллесу. И
через какое-то время получил добро на проведение посвященной сообщению
Опаликова большой пресс-конференции с привлечением журналистов от главных и неглавных
западных газет, с приглашением ученых биологов, тогда еще не называвшихся
генетиками, но уже занимавшихся вопросами наследственности.
Глава 22
Не дождавшись реакции американских властей, ТАСС сделало
более серьезное заявление, где уже совсем не в дружеском тоне говорилось о
насильственном удержании самолета и экипажа. Американский посол в Москве Джордж
Кеннан был вызван в министерство иностранных дел, где ему вручили ноту
протеста. Скандал обе стороны старались не раздувать, но напряженность между США
и СССР возникла настолько серьезная, что на Потсдамской конференции лично
товарищ Сталин обратился лично к президенту Соединенных Штатов господину Гарри
Трумэну с просьбой вернуть Советскому Союзу тот самолет с экипажем.
Разговор этот, нигде не зафиксированный, состоялся при таких
приблизительно обстоятельствах. Во время перерыва в заседаниях конференции,
называемого американцами кофе-брейк, Гарри Трумэн подошел со своей чашечкой
эспрессо к Иосифу Сталину и предложил ему прогуляться по парку, прилегавшему к
дворцу, где проходила эта самая конференция. Сталин охотно согласился. Они
вышли в парк, где в теплой погоде росли невысокие сосны, цвели розы, бегали
белки и летали бабочки. Здесь Трумэн взял своего коллегу под локоток и сказал:
– Маршал Сталин, у меня есть к вам небольшой разговор,
который, как мне кажется, не должен вам быть неприятен.
– Что вы, что вы! – заверил Сталин. – Общение с таким
великим человеком, как вы, доставляет мне такое удовольствие, которое никакая
неприятная тема не может уменьшить.
– От всей души благодарю вас, – Трумэн приложил руку к
сердцу. – То же самое, господин маршал, могу сказать и о вас. Но разговор у
меня вот о чем. На последнем заседании я с огромной благодарностью выслушал
ваше заявление о готовности помочь нам в разгроме японских милитаристов. Это
было очень трогательно. Но я думаю, что на данном этапе ваше вступление в войну
с японским монстром необязательно. Ваша страна и так понесла чудовищные потери
в войне с Германией. Вам предстоит большая работа по восстановлению
послевоенной разрухи. Зачем вам лишние жертвы?
Сталин выслушал коллегу с мягкой улыбкой и почтительным
наклонением головы.
– Вы совершенно правы, – сказал он, – наши потери в войне
были, прямо скажем, чудовищны, но мы, русские люди, ценим фронтовое братство и
союзнические обязательства, мы ради своих союзников готовы и на большее.
Трумэн обратил внимание на слова «мы, русские люди» и
немного удивился, поскольку слышал от покойного Рузвельта, что Сталин грузин.
Но возражения Сталина его не удивили. Он понимал, что дело не в братстве и не в
союзнических обязательствах, а в желании Сталина принять участие в
заключительном этапе войны с Японией. Не из стремления помочь союзникам, а
чтобы успеть урвать и свой кусок пирога.
«Да, – думал Сталин, – мы вам свой кусок пирога не уступим».
И представил себе пирог в виде карты собственно Японии с контролируемыми ею
территориями, с Маньчжурией, Порт-Артуром, Курильскими островами и половиной
острова Сахалин, отобранной у России в 1905 году. Разумеется, Сталин понимал,
что имеет в виду Трумэн, отговаривая его от вступления в войну, и Трумэн
понимал, что имеет в виду Сталин, настаивая на вступлении, тем не менее
разговор у них продолжился.
– Поверьте, дорогой маршал, я очень ценю ваше благородство и
готовность вашего народа к новым жертвам, но в них в данный момент нет
необходимости. Я, между прочим, хочу по секрету поделиться с вами одной
новостью, которая вам, может быть, покажется любопытной.
– Интересно, – сказал Сталин. – Мне кажется, я человек
информированный и знаю все новости, которые стоят того, чтобы их знать.
– Надеюсь, эту новость вы еще не знаете, – усмехнулся
Трумэн. – Не буду вас томить и скажу сразу: наши ученые изобрели и создали
оружие огромной разрушительной силы, это оружие на днях будет применено против
Японии, после чего Япония, я вас уверяю, будет немедленно поставлена на колени.
Поэтому ваши жертвы будут просто напрасны. Что вы об этом думаете?
– Я думаю, – сказал Сталин, расстегивая верхнюю пуговицу
суконного кителя, – что становится жарко, и давайте, может быть, пройдем по той
аллее, там больше тени.
– Хорошо, – согласился Трумэн и пошутил: – Видите, я ваши
предложения принимаю безоговорочно.
Оба посмеялись, после чего Сталин сказал, что у него тоже
есть маленькая просьба, настолько маленькая, что ему, фактическому главе
государства, даже неудобно просить главу другого государства, но…
– Вам, наверное, докладывали, что один советский самолет
совершил вынужденную посадку на американском аэродроме.
Трумэн, конечно, соврал, что он ничего об этом не слышал.
Сталин, естественно, ему не поверил, но вынужден был сделать вид, что верит, и
вкратце рассказал историю, согласно которой советский самолет «Ил-10»
совершенно случайно заблудился в воздухе и совершил вынужденную посадку на
американском аэродроме. Американские власти незаконно удерживают самолет,
летчика и стрелка-радиста, так вот нельзя ли в это дело вмешаться и вернуть на
родину самолет вместе с экипажем?
– Хорошо-хорошо, – пообещал Трумэн, – я прикажу с этим делом
разобраться, но теперь я вспоминаю, что я об этом что-то все-таки слышал. Я
помню, мне говорили, что самолет ваш, господин маршал, не заблудился и не мог
заблудиться, потому что просто перелетел через узкую речку, а ваш летчик как
будто, как мне докладывали, попросил у наших властей политического убежища.
– Ну и что? – сказал Сталин. – Мало ли кто у кого чего
попросит. А вы ему откажите.
Трумэн остановился и взял Сталина за пуговицу френча. Очень
фамильярно. Сталину это не понравилось. С ним никто так не позволял себе
обращаться. Даже Черчилль.
– Маршал Сталин, – сказал Трумэн взволнованно. – Поймите
меня правильно. Я не могу выполнить вашу просьбу.
– Не трогайте мою пуговицу! – вскрикнул Сталин и всхрапнул
от негодования. Трумэн испуганно отшатнулся. Он слышал, ему Ален Даллес
докладывал, что у Сталина есть странная привычка: в приступе крайнего
негодования он, бывает, всхрапывает, как лошадь.
