Раньше ему не доверяли ничего, кроме управления лошадью. У
пана Калюжного ни одной лошади не было, зато имел он два трактора, два комбайна
и два автомобиля – легковой и грузовой. Не уставая удивляться себе самому,
Чонкин освоил всю эту технику и даже проникся к себе определенным уважением, не
переходящим, впрочем, разумных границ. Что касается английского языка, то
средний крестьянин, как подсчитали некоторые исследователи, обходится запасом в
триста-четыреста слов. Примерно этим количеством, в конце концов, овладел и
Чонкин. А поскольку он знал еще триста-четыреста русских слов, то на фоне
соседей мог бы сойти за полиглота. Тем более что эти два языка соединились и
присутствовали в его речи в смешанном виде.
Жили они втроем: пан Калюжный, его жена Барбара, привезенная
им из Канады, и Чонкин, которому была отведена часть дома со своим входом,
уборной и душем. Кухня у него тоже была своя, но питались они вместе, плотно и
однообразно. Утром Барбара готовила омлет, или кукурузные хлопья с молоком, или
запеченный в духовке красный грейпфрут и кофе без кофеина. Днем мужчины брали с
собой пластмассовые коробки с сосисками или гамбургерами, щедро политыми
кетчупом, вечером дома ели кукурузную кашу с молоком или творог, называемый
здесь фермерским сыром. Спиртного не пили совсем. К еде Барбара подавала
простую воду со льдом. Летом работали с утра до ночи, зимой позволяли себе
расслабиться и по вечерам играли в карты, а когда появился телевизор, садились
с попкорном к экрану и, жуя его, смотрели старые фильмы.
По воскресеньям ездили они за двенадцать миль в церковь (пан
Калюжный говорил: «в церкву»). Там отец Майкл (на основной работе – пожарный)
читал проповеди и служил молебны, нимало не заботясь о каких бы то ни было
обрядах, правилах и канонах. Молебны были о делах и заботах своих прихожан, о
здоровье их самих, их родных, друзей и знакомых, о здоровье и благополучии
любимых животных, включая собак, кошек, коров, коз, баранов и лошадей.
Чонкин так врос в американскую жизнь, что она вскоре стала
казаться ему единственно естественной и нормальной. А Россия не только
отдалилась от него географически, но и душевная его привязанность к своей
родине чем дальше, тем уверенней слабела. С течением времени он думал о России
все меньше и меньше, тем более что и повод случался не часто. В доме был
репродуктор, передававший в основном только местные новости, начиная с пожаров,
аварий, убийств и самоубийств. Убийства и самоубийства, правда, случались
крайне редко, потому что народ здесь жил простой, здоровый душой и телом, не
склонный к депрессиям и с нормальной моралью, усвоенной от рождения. Не все
фермеры читали Священное Писание, не все могли сформулировать правила своего
поведения, но всем совесть подсказывала, что нельзя убивать, красть, лгать,
лжесвидетельствовать, и к прелюбодеянию относились не снисходительно. В
американской провинции тех времен (да и в наше время случается) домов не
запирали и не представляли даже, что кто-то может войти и взять чужое. Там
Чонкин жил с местными людьми и местными интересами, ничего не зная о том, что
происходит на родине. Но о смерти Сталина в свое время узнал от фермера Тимоти
Паркера, которому сказал о ней Джесси Кларк, читавший регулярно газету «Голос
деревни». Потом Чонкин сам услышал об этом по радио и удивился, что даже такие люди,
как Сталин, иногда умирают.
Смерть Сталина породила большую скорбь всего советского
народа, смертельную давку на Трубной площади и оживление в стане западных
советологов, которые между собой держали пари, кто займет место Сталина: Берия,
Маленков или Молотов? Некоторые из них высказывали подозрения, что советский
владыка умер не своей смертью. Подозрения эти тогда возникли, но высказываются
до сих пор, и наиболее подозреваемым является, конечно же, Лаврентий Павлович
Берия. И не зря. Он больше других боялся живого Сталина, одного и второго, и,
возможно, больше других надеялся на захват освободившегося трона. Некоторые
исследователи считают, что не только Берия был заинтересован в смерти
советского вождя, но и другие его соратники, включая Молотова, Маленкова,
Кагановича и Хрущева. Существует также версия, что возможные участники
покушения действовали не только ради собственного спасения, но и для спасения
мира. Как утверждают некоторые ученые, есть основания предполагать, что Сталин
или тот, кто, сидя в Кремле, называл себя этим именем, к началу пятьдесят
третьего года совсем уже впал в глубокую паранойю и, понимая, что жизнь его
завершается, задумал не уходить из нее в одиночку, а увести с собой как можно
больше людей. Может быть, даже весь мир. С этой целью он задумал ввергнуть
человечество в Третью мировую войну. Первым шагом к войне должна была стать
депортация евреев, намеченная на 5 марта 1953 года. Она бы вызвала возмущение
во всем мире, резкое обострение международной обстановки, препирательства с
американцами, взаимные угрозы, а за угрозами могли бы последовать и действия. В
то, насколько все эти версии серьезны, мы вдаваться не будем, но у нас есть еще
одна, дополнительная, не опровергающая никакие из перечисленных.
Глава 3
Чтобы вникнуть в наши рассуждения, надо вспомнить о
посещении Сталиным, или Лже-Сталиным, иначе говоря, тем Сталиным, который к
тому времени реально управлял страной, 28 февраля Московского театра драмы
(МТД). Накануне, 27 февраля, он смотрел в очередной раз «Лебединое озеро», а на
другой день наметил посмотреть вместе со своими соратниками фильм «Возмездие».
Но когда возвращался из Большого театра в Кунцево, решение свое изменил, чему
поспособствовал ехавший с ним в одной машине Лаврентий Берия. С тех пор как эти
два человека выяснили, кто из них главный, Берия осознал, что никакого другого
выхода у него нет, и вернулся к своей привычной роли преданного друга,
соратника и наперсника товарища Сталина. Однако интриги свои продолжал плести,
но с большей осторожностью, чем раньше. Меловани доверял Лаврентию еще меньше,
чем настоящий Сталин, и на всякий случай Министерство госбезопасности передал
некоему Игнатьеву. А Берии поручил управлять атомной промышленностью, считая ее
таким же провальным делом, как сельское хозяйство. Но все-таки он был только
артистом и интригами высшей сложности в достаточной степени не овладел. Он не
понял, что Игнатьев есть человек, подсунутый ему Берией, точно так же, как Иван
Хрусталев, заменивший несчастного генерала Власика, оклеветанного,
отстраненного от должности и в конце концов посаженного по уголовному
обвинению. Сталин настоящий, конечно, Берию раскусил бы, а ненастоящий остался
в душе артистом и потому позволил остаться коварному злодею около себя.
