Глава 13
…Визит был государственный. Чонкин летел первым классом и
имел право пить французское шампанское, но пил только воду со льдом. В
Шереметьеве их встречала целая делегация, в которую входили замминистра
сельского хозяйства, заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК КПСС, помощник
Генерального секретаря ЦК КПСС, две переводчицы и еще какие-то люди крупного
сложения, упитанные, в серых костюмах. Все они приветливо и даже льстиво
улыбались, а глаза у них при этом были настороженные и сверлили приезжих
пытливо, словно подозревали их в том, что не те они, за кого себя выдают, и
имеют цель, не только заявленную в протоколе, а другую, потаенную, может быть,
даже шпионаж и вредительство. И никто из встречавших не удивился бы, узнав, что
приезжие прячут за пазухой микрофоны и микрофотокамеры, а в багаже везут
колорадских жуков. Мы с высоты наших знаний можем от души над этими бедными
людьми посмеяться, над бдительностью, которой они были на всю жизнь больны.
Разумеется, фермеры никакой диверсии не замышляли, микрофонов за пазухой не
держали, колорадских жуков в багаже не везли, а фотокамеры держали открыто. Но
в делегации их все-таки (теперь уж чего скрывать?) имелись два агента ЦРУ,
входившие в группу экспертов, которым надлежало определить, в каком состоянии
находится сельское хозяйство СССР и насколько вообще стабилен советский строй.
Погода стояла в первых числах сентября теплая, и кроны
деревьев были лишь слегка тронуты желтизной. Фермеров поселили в гостинице
«Москва», лучшей, как им сказали, гостинице города. Окна доставшегося Чонкину
двухкомнатного полулюкса выходили прямо на Манежную площадь, а с балкона была
бы видна и Красная площадь, но выходить на балкон запрещалось: надпись на двух
языках, приколотая кнопкой к дверям, предупреждала, что балкон находится в
аварийном состоянии и может в любой момент обвалиться. Это было время, когда
рушились не только балконы, но и все Советское государство – до полного его
крушения оставалось всего два года.
Гостей кормили в буфете на десятом этаже. Утром на завтрак
Чонкин хотел взять красный грейпфрут и кукурузные хлопья с молоком, но в буфете
не было ни грейпфрутов, ни молока, ни хлопьев. Зато были большие жирные котлеты
с картофельным пюре и густая сметана в граненых стаканах. Ложки и вилки были
алюминиевые, а ножи и салфетки вовсе отсутствовали.
В первый вечер их водили в Большой театр на балет «Спартак».
Чонкину балет очень понравился, тем более что он никакого балета живьем никогда
не видел, а когда видел по телевизору, то переключался на другой канал.
Особенно впечатлил его танец с саблями.
Проходя к себе в номер, он был остановлен дежурной,
спросившей, не надо ли чего постирать. Видя, что гость вполне расположен к
общению, дежурная втянула его в разговор, спросила, как его зовут,
представилась сама – Калерия Маратовна. Расспрашивала его об американской
жизни, интересовалась, действительно ли там много негров, есть ли у него
машина, какой марки, для чего американцы хотят с нами воевать и какая у них
вера. Потом спросила, где он работает.
– На фарме, – сказал Чонкин.
– Аптекарь, что ли? – спросила она.
Чонкин не понял.
– Фармацевт? – переспросила она иначе.
– Да не, – сказал досадливо Чонкин. – Фармер.
Она и тут не все поняла. Решила, что он работает на
молочно-товарной ферме, доит коров или убирает навоз. Была очень удивлена и
вообще не совсем поверила, что у него собственной земли чуть ли не полтыщи
гектаров, причем он обрабатывает все сам.
Калерия Маратовна дежурила двое суток подряд, заменяя другую
дежурную. На следующий день она принесла Чонкину в номер выстиранное и
выглаженное белье. Он спросил, сколько стоит, она махнула рукой, ничего, мол,
не стоит, и спросила, не может ли он подарить ей цветной телевизор «Сони».
Вопрос о телевизоре Чонкин оставил открытым, но дал ей
десять долларов и подарил из заранее припасенных для таких случаев мелочей пару
колготок, пачку сигарет «Мальборо» и жвачку с ментолом, чему она была тоже
рада.
В воскресенье фермерам предложили посетить Третьяковскую
галерею. Чонкин отказался и пошел гулять сам по себе. Больше всего его удивило
обилие русского языка. Ему даже показалось поначалу противоестественным, что
все говорят на этом языке, задают вопросы, отвечают на нем и понимают друг
друга. И хотя он уже проверил свои знания, но было странно ему, что можно у
прохожего спросить по-русски, как пройти куда-то, и что прохожий его поймет и
на том же самом языке ему объяснит, и он, в свою очередь, поймет объяснения.
Ему так понравилось спрашивать и получать ответы по-русски, что на пути он
обращался чуть ли не к каждому встречному и постепенно поднялся к круглой
площади, где посредине, на высоком постаменте стоял неизвестный ему чугунный
человек в шинели с тонким лицом, злобным взглядом и бородой длинным клином.
У входа в метро он подошел к человеку в кожаной куртке,
сказал ему «Хай!» и спросил, как дойти до Красного сквера. На что тот ответил
«Хай!» и на чистом английском языке объяснил, что Красной площади он достигнет,
если пойдет прямо по этой улице 25 Октября.
Глава 14
Очередь в Мавзолей Ленина, против ожидания, оказалась
короткой, а зрелище неинтересным. Ленин лежал не как все, скрестив на груди
руки, а почему-то держа их по бокам и со сжатыми кулаками, словно собирался
боксировать, и голова у него была исключительно крупной величины с рыжими
бровями и бородой.
