Покинув гробницу, Чонкин решил посмотреть, что за народ в
Москве проживает и как. Прошел опять мимо своей гостиницы и двинулся вверх по
улице Горького. Когда-то до войны он много раз слышал о великолепии, которое
представляет собой столица Советского государства и особенно ее центральная
улица. Но с тех пор, как он это слышал, прошло много времени. Сорок с лишним
лет тому назад судьба повернулась так, что пришлось ему побывать в Берлине,
Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе и Париже. После этих городов
Москва не показалась ему слишком большой и слишком великолепной. Он увидел ее
обшарпанной и неухоженной. Тогдашнему жителю или приезжему трудно было
представить себе, как преобразится этот город лет примерно через пятнадцать,
какие современные вырастут здесь административные и жилые здания, торговые
центры и гостиницы, как зальется этот мегаполис весь электрическим светом, как
расцветет разноцветными яркими рекламами, как заполнятся улицы «Роллс-Ройсами»,
«Мерседесами», «Кадиллаками». Но пока ничего этого не было, и Чонкин шел,
удивляясь одноцветности уличного оформления, однообразию автомобилей и одежды и
нездоровым человеческим лицам. По проезжей части один за другим тащились
троллейбусы и автобусы, старые, грязные, ржавые и скрипучие. Он попробовал
втолкнуться в один из них, но толпа его как-то закружила и выплюнула, и автобус
отошел без него. Он попробовал второй раз, и опять случилось то же самое.
Он двинулся дальше пешком, и тут попался ему навстречу
военный патруль: старший лейтенант и два солдата с красными повязками на
рукавах. Он обратил внимание, что они как-то особо его приметили и, обменявшись
какими-то репликами, сначала бросили на него несколько быстрых взглядов, а
потом один из солдат, маленький, кривоногий, точь-в-точь такой, каким был
когда-то сам Чонкин, отделившись от своих товарищей, направился к нему
наперерез. В Чонкине, по ожившему вдруг в нем атавизму, мелькнула мысль
немедленно дать деру, и он даже сделал шаг в сторону, тут же опомнился, но не
совсем, и полез в карман за паспортом.
Солдат был не только маленький, но и щуплый, с нездорового
цвета прыщавой кожей.
– Отец, – сказал он, – дай три рубля, жрать охота.
Чонкин опешил. Он мог ожидать чего угодно, только не этого.
С ним, в бытность его солдатом, случалось всякое, но милостыню он никогда не
просил и не видел, чтобы другие солдаты просили, тем более что прямо при
офицере. Он опять полез в карман, но уже не за паспортом, а за деньгами. На
ощупь вытащил одну из бумажек – оказалось, двадцать долларов, – сунул солдату.
Тот взял бумажку, стал вертеть ее в руках, спросил
удивленно:
– Ты что, отец? Ты что мне даешь? – протянул руку, чтобы
отдать купюру обратно.
– Твенти бакс – это мало? – удивился Чонкин, помня, что
американские попрошайки бывают рады и четверти доллара, но тут подскочил
офицер, выхватил купюру у солдата, сказал Чонкину:
– Данке шён.
И все трое быстро затопали прочь.
И Чонкин двинулся дальше.
В конце концов добрался он пешком до станции метро
«Белорусская». Когда спускался по эскалатору, обратил внимание, что люди
встречного потока почти все с мрачным выражением на лицах, похожи на шахтеров,
поднимающихся наверх после тяжелой смены. На громыхающем поезде доехал до
следующей станции – «Новослободской». Увидел туалет. Почувствовал, что стоит
воспользоваться. Прочел вывеску. На ней было написано: «Туалет плантный.
Писсуар – 20 коп., кабинка – 80 коп. Герои Советского Союза, Герои
Социалистического Труда и кавалеры орденов Славы 3 степеней обслуживаются
бесплатно». У входа женщина в синем халате принимала деньги и заплатившим за
кабинку выдавала один квадратик туалетной бумаги. Выйдя из туалета, Чонкин
завернул за угол и попал в какой-то двор, поразивший его своим видом. Среди
голых деревьев стояли два мусорных контейнера, которые давно не убирали. Они
сами были переполнены, и вокруг них валялись окурки, сигаретные пачки, обрывки
газет, куски картона, старые консервные банки, ржавое колесо от детского
велосипеда и дохлая кошка. Почва хлюпала под ногами и воняла, но люди
пробирались через эту грязь торопливо и деловито, нисколько ею не удрученные,
однако с такими же мрачными лицами, как и в метро. За помойкой, на составленных
столбиками кирпичах вместо колес, стоял старый автомобиль, проржавленный
насквозь, с дырами, вмятинами и без лобового стекла. Деловой человек, видимо,
владелец машины, расстелив в грязи полотно ржавой жести, колотил по ней
деревянной киянкой.
Заметив проявляемое к нему любопытство, человек поднял
голову и спросил:
– Отец, закурить не найдется?
– Шур, – сказал Чонкин и, достав пачку «Кемела», одну
сигарету ловко вытряхнул в грязные пальцы.
– Ого! – удивился человек. – Где это ты, батя, такие
сигареты достал, в «Березке», что ли?
– Да так, – Чонкин не стал вдаваться в подробности. И поднес
к носу собеседника зажигалку: – Репейр делаешь?
– Чего?
– Хочешь починить и ездить? – поправился Чонкин.
– Не ездить, а летать, – сказал собеседник и закашлялся. –
Крепкие сигареты. На воздушной подушке летать буду. Жесть разровняю, сопло
выгну. А компрессор ребята обещались в Жуковском утянуть.
– А на чем летать-то? На этом, что ль? – спросил Чонкин,
указывая на останки автомобиля.
– А на чем же еще? Это ж «Победа», ты знаешь, что такое
«Победа»?
– Ну, – ответил Чонкин уклончиво. Он не знал, что такое
«Победа», потому что после победы без кавычек попал в края, где машины этой
марки не выпускались, а похожие назывались «Опель-капитан». Чего тогда он,
впрочем, тоже не знал, ему было не до того.
А собеседник его на самом деле и представить себе не мог,
что кто-то действительно не знает, что такое «Победа». Он не сомневался, что
этот пожилой человек знает, что такое «Победа», но предположил, что он может не
представлять всех достоинств этой машины. И стал объяснять:
– Настоящая «Победа» – это же зверь! Ей уже тридцать лет, а
еще практически на ходу. Вот кузов подрихтую да подварю, и еще сорок прослужит.
На вопрос Чонкина, куда именно он будет летать, хозяин
«Победы» ответил, что в Калининской области на озере Селигер купил он избу, а
добираться не на чем. То, что катится по земле, использовать невозможно, даже
трактор и тот топнет по уши. И без воздушной подушки ну просто никак.
Подивился Чонкин таланту и находчивости изобретателя,
вытряхнул ему в боковой карман еще две сигареты, пошел дальше.
