Эти придурки немедленно постановили завести на гражданина США
Чонкина Ивана дело оперативной проверки и дали указание не спускать с него
глаз. Хотя им было заранее сказано, что Чонкин состоит в делегации,
приглашенной самим Генеральным секретарем ЦК КПСС, и уже по одному этому
является лицом почти что неприкосновенным, но они и самого Генерального считали
неприкосновенным временно и частично.
Глава 16
В понедельник и вторник делегация американских фермеров
побывала на Выставке достижений народного хозяйства и в одном из образцовых
подмосковных совхозов, где овощи для членов ЦК партии трудящихся выращивались
без химических удобрений, а коров для выставки кормили сливочным маслом. В
небольшом совхозном магазине были и всякие колбасы, и сыры, и овощи, и фрукты,
чистые, мытые и разложенные по отдельным лоткам. Красных грейпфрутов, однако,
не было и здесь. Впрочем, не было и покупателей. В Министерстве сельского
хозяйства делегация была принята самим министром, а в среду их попросили
одеться получше (быть не в джинсах и кроссовках) и повезли в Кремль на встречу
с президентом Майклом Горбачевым.
Их ввели в огромных размеров зал с лепными потолками,
причудливыми хрустальными люстрами и большими картинами, изображавшими Ленина и
посвященными разным историческим событиям, вроде штурма Зимнего дворца, плана
ГОЭЛРО, строительства Днепрогэса и взятия Рейхстага.
Окружавшая роскошь подействовала на приезжих странным
образом. Они, хоть и свободные вроде бы люди, вдруг оробели и сами по себе, без
всякой команды, выстроились в одну шеренгу и даже как-то выровнялись. Наконец
дверь распахнулась, и оттуда быстрым шагом вышел знакомый Чонкину по портретам
лысый господин с большим родимым пятном, по очертаниям похожим на южную часть
американского континента. Сбоку семенил молодой и упитанный человек, как потом
выяснилось, переводчик, а за ним гуськом следовали министры, заместители
министров, начальники отделов, помощники начальников и помощники помощников.
Все шли немного неестественно и держали руки так, словно они были у них лишние.
Фермеры еще больше подтянулись. Горбачев подошел к первому –
Джерри Маккормаку, – протянул руку и сказал:
– Здравствуйте.
Фермеры, как их и инструктировали, стали представляться, и
каждый раз Горбачев поворачивал к говорившему левое ухо, а потом сам говорил
одно слово: «Приятно» (а переводчик тут же переводил: «Плежа») и передвигался к
следующему. Дошел Горбачев до Чонкина, протянул руку. Чонкин сказал: «Чонкин».
– Приятно, – сказал Генсек и двинулся дальше, но какая-то
мысль остановила его и вернула назад.
– Спроси у него, – сказал он переводчику, – а что это у него
за фамилия? Звучит как русская.
– Я есть русский, – сказал Чонкин.
– А-а, – закивал головой Генсек, – то-то я слышу, звучит
вроде по-нашему. И сами у России родилися? Не ставропольский, случаем? Нет?
Жалко. А то я тоже там знал одного Чалкина. Хороший был парень, тракторист,
комсомолец, но, понимаете, злоупотреблял этим вот делом. – Генсек щелкнул себя
по кадыку. – И однажды, понимаете, пьяный упал в колодец и утопился. А вы шо
же, судя по возрасту, из второй эмиграции? В плен попали или же как?
– Да так, – сказал Чонкин уклончиво.
– Да, – покивал Горбачев, – вот как она сложилася история
нашего, так сказать, века! Драматическая! Переломила судьбы, поразбросала наших
людей кого куда. Но будем как-то ошибки прошлого исправлять. Вы сейчас чем,
сельским хозяйством занимаетесь?
– Фармерую, – сказал Чонкин сдержанно.
Генсек спросил, а что за ферма, сколько земли, что на ней
выращивается. Чонкин сказал: земли девятьсот акров.
– Сколько ж это по-нашему будет? – обернулся Генсек к
министру сельского хозяйства, чем смутил его сильно, поскольку тот пришел в сельское
хозяйство с общепартийной работы, а до того управлял культурой. Но выручил
переводчик, который знал не только язык, а вообще черт-те чего он только не
знал.
– Четыреста пятьдесят гектаров приблизительно, – сказал он.
– И сколько у вас народу работает? – спросил Михаил
Сергеевич.
– Чего? – не понял Чонкин.
– Ну, я спрашиваю, какой у вас коллектив? Сколько
трактористов, комбайнеров, полеводов?
Чонкин подумал и сказал:
– Я есть один.
– Ну это уж я совсем как-то в голову не возьму. Как же это
один? Я понимаю, шо у вас парткомов там, конечно, нет, – пошутил Генсек, и все
шедшие за ним громко засмеялись. – Но, однако, даже без парткомов надо пахать,
сеять, удобрять, прорежать, убирать, молотить, веять, возить зерно на элеватор.
И кто всё это делает?
– Я делаю, – сказал Чонкин.
– Совсем один?
– Когда была вайфа, то с ней. А теперя один.
– Не может этого быть, – сказал министр сельского хозяйства.
– Вот и может, – резко возразил Михаил Сергеевич. – Там люди
не так работают, как у нас. А к нам вертаться-то не хотите? А то дали бы вам
колхозом председательствовать такого же, предположим, размера, что и ваша
ферма, но еще человек двести было б у вас в подчинении. А может, к вам прислать
делегацию на обучение? Не возражаете?
Не дожидаясь ответа, Горбачев двинулся дальше, но
следовавший за ним секретарь по идеологии задержался возле Чонкина и тихо
спросил:
– Скажите, а кто у вас принимает решения?
– Какие решения? – не понял Чонкин.
– Решения, когда приступать к посевной, когда начинать
уборку.
Генсек уже пожимал руку последнему фермеру, но, оказавшись с
очень хорошим слухом, обернулся и сказал секретарю по идеологии:
– Этот вопрос доказывает, что тебе пора на пенсию.
Глава 17
Следующим по плану мероприятием для фермеров была поездка по
двум областям средней полосы с посещением передовых колхозов и совхозов. Ехали
в вагоне СВ. Вагон был новый, занавески чистые, и проводник разносил чай с
печеньем. В коридоре висело расписание движения поезда, Чонкин стал его читать
от нечего делать. Почему-то он не подумал сразу, что поезд идет через места, с
которыми у него было связано столько переживаний. А теперь наткнулся на
знакомое название – Долгов, и перехватило дыхание.
