Она шла с двумя кошелками, бедно одетая старая женщина. И
худая. Ничего не осталось от пухлых щек, от полных грудей и прочих округлостей.
Поравнявшись с Чонкиным, Нюра взглянула на него, как на незнакомого человека,
мельком и равнодушно, но по еще не прошедшей кое-где привычке деревенских
жителей поздоровалась и двинулась дальше. И он продолжил свой путь, но через
несколько шагов обернулся. И увидел, что она стоит и смотрит на него.
Он ей улыбнулся во весь рот фарфоровыми зубами. Она
улыбнулась в ответ и, спохватившись, прикрыла свою беззубость ладошкой. А
потом, оставив кошелки на тропе, медленно пошла к нему. Подойдя, протянула руку
и сказала: «Здравствуйте, Ваня!» Так сказала, как будто ничего необычного не
было в этой встрече. А он ей ответил: «Хай! Очень приятно вас видеть опять».
Потом они сидели у нее, пили чай с карамельками.
Вернее, он пил, а Нюра смотрела на него.
– А вы сейчас, стало быть, откуда приехали?
– Из Охайо, – сказал Чонкин.
– Далеко это?
– Далеко, – сказал Чонкин.
– В Сибири?
– Подалее.
Не представляя, что может быть дальше Сибири, Нюра
помолчала.
Он понял, что она не представляет, и сказал ей:
– Из Америки я приехал, Нюра.
– Из Америки, – машинально повторила Нюра, а потом как бы
спохватилась: – Как это из Америки? Из самой Америки?
Она была высокого мнения о Чонкине, предполагала, что на
многое он способен, но Америка для нее все еще оставалась где-то за облаками
или в потустороннем мире, и даже вообразить, что вот сидящий перед ней человек
способен существовать в Америке, она не могла.
– Из самой Америки, – подтвердил Чонкин.
Еще больше она удивилась, когда поняла, что Чонкин,
оказывается, не на минуту туда залетел, а живет там с сорок шестого года, а уж
когда он стал ей рассказывать подробности своей реальной жизни, то это вообще
не уложилось в ее голове.
И она ему кое-что рассказала о жизни односельчан, что знала
и о чем слышала от других…
Председатель Голубев из лагеря так и не вернулся. Лешка
Жаров после демобилизации работал трактористом и утонул, когда на тракторе
переправлялся по тонкому льду через Тёпу. Кузьма Гладышев в сорок восьмом году,
еще будучи ссыльным, рискнул приехать нелегально в Москву, пробился к академику
Лысенко, представился ему верным лысенковцем, пожаловался на районных
сельскохозяйственных руководителей, которые, будучи безродными космополитами,
то есть евреями, стоят на пути всего передового. В частности, не дают провести
научные опыты по выращиванию гибрида картофеля с помидором. Лысенко выслушал
его внимательно. За то, что сотрудничал с немцами, пожурил, но заключил, что
стремление обеспечить страну высокоурожайными сортами гибрида похвально и
достойно поощрения. Благодаря его хлопотам Гладышев был освобожден от
дальнейшего наказания и вернулся в родную деревню. Но уже с паспортом ездил
опять в Москву, присутствовал на знаменитой сессии ВАСХНИЛ, где во время
выступлений генетиков в качестве одного из приглашенных представителей простого
народа топал ногами и кричал: «Мухоловы!» Лысенко обещал ему предоставить для
опытов большое поле, но не успел, сам попал в немилось. Умер Гладышев в начале
семидесятых годов и похоронен на местном кладбище.
На ночь Нюра постелила Чонкину на кровати, а сама спала на
печке. Утром они вместе позавтракали, после чего он подарил ей свою
фотокарточку, цветную, на фоне двухэтажного белого дома с балкончиком. Пообещал
ей, что пришлет приглашение приехать в Америку, после чего они пожали друг
другу руки, и он ушел.
Глава 20
Следующим летом пришло Нюре диковинное послание. Конверт
плотный, с печатями, вдавленными в бумагу, с адресом и фамилией Нюры,
напечатанными типографским способом и нерусскими буквами, которые она в школе
учила давно и забыла. Не открывая конверта, Нюра долго его рассматривала на
просвет, потом, за неимением других советчиков, побежала к Нинке Курзовой,
такой же одинокой старухе, как и она. В шестидесятом году сын Нинки Никодим
ушел в армию, а домой уже не вернулся. Уехал на заработки на Воркуту, а там его
зарезали в пьяной драке. Нюра когда-то завидовала Нинке, что та вовремя вышла
замуж и познала счастье материнства, но судьба со временем уравняла их в
положении. И, как думалось Нюре, лучше уж не рожать ребенка, чем родить, вырастить
и потерять.
Нинка тоже долго вертела конверт, разглядывала и щупала, и
посоветовала Нюре не открывать, а отнести сразу Куда Надо, пущай, мол, там
поглядят, что к чему. Потому что в таком конверте мало ли чего может быть,
Нинка слыхала по радио, что личинки тех же колорадских жуков могут в
достаточном количестве находиться в конверте, а теперь даже бомбы есть такие,
что рассылаются людям по почте. Впрочем, и самой Нинке было любопытно, а Нюре и
подавно, тем более что у нее были более реалистические предположения, в которых
она не совсем обманулась.
Вскрывши конверт, она нашла в нем заверенное нотариусом
приглашение (по-английски, но с переводом на русский язык), где было сказано,
что гражданин Соединенных Штатов Америки мистер Джон Чонкин приглашает
гражданку Союза Советских Социалистических Республик Анну Беляшову к себе в
штат Огайо, в гости, сроком на один месяц и обязуется оплатить дорогу туда и
обратно, содержание приглашенной и медицинскую страховку. Тут же был и билет на
самолет компании «Континентал».
Увидев такое, Нинка, и в преклонных годах оставшаяся
завистницей, сперва потеряла дар речи, а потом спросила:
– Ну так чего ж, поедешь?
– Ну, а чего еще? – отозвалась Нюра. – Если Ванька
приглашает, так как же?
– И полетишь на самолете?
– Полечу, – сказала Нюра. – Ванька говорил, туды на поезде
не доедешь. Далеко больно, и – океан.
– Ну да, – согласилась Нинка. – Ну ладно. Только гляди, чтоб
тебя там негры не слопали.
– Не слопают! – заверила Нюра. – Я старая, мое мясо не
прожуешь.
Глава 21
Трудно представить себе, как прошла Нюра через все хлопоты,
связанные с заграничной поездкой, но как-то она их все-таки одолела. В Москву
съездила, там жила у внука Люшки Мякишевой Сереги, тот брал с нее три рубля в
сутки за раскладушку на кухне. Москва показалась ей городом бескрайним,
неприветливым и пугающим. Народу тьма, и все злые, все куда-то бегут-бегут, не
могут остановиться.
