Анна запихнула папку с открытками на полку и, глядя вслед удаляющейся Горянской, задумалась. Что бы это могло значить? Вряд ли бы Серафима стала просто так, от нечего делать, перебирать открытки. Значит, она следила за ней и увидела, как Анна отыскала то, что найти не должна.
Значит, все сходилось! Горянская и, вероятно, ее муженек-директор тоже вели охоту… Только на что? Анна вспомнила их странную реакцию на упоминание о часах со слоном и магараджей. Они были в курсе!
Ну что же, исчезновение открытки, единственного, по всей видимости, вещественного доказательства существования комнаты, которая ей привиделась, было, вне всякого сомнения, печально.
Но, с другой стороны, это помогло расставить все по своим местам. Взять открытку могла только Горянская. Значит, она была ее противником!
И, кроме того, Анна сумела установить: такая комната во дворце имелась. Во всяком случае, когда-то раньше. Не исключено, что теперь, по прошествии ста лет – именно тогда был сделан снимок, украденный Серафимой, – она подверглась реконструкции. И выглядела теперь иначе. Только как узнать, как именно?
Во дворце было порядка ста двадцати пяти комнат. Часть из них отпадала сразу – они были или слишком большие, или слишком маленькие. Анна попыталась сконцентрироваться – в странном видении она видела только часть комнаты. Но она была уверена, что речь шла о небольшом будуаре, туалетной комнате или гардеробной. Возможно, о примыкающей к библиотеке читальне или чем-то в этом роде.
Она раздобыла план дворца и попыталась отыскать нужную комнату. Если бы она знала, какой вид открывается из окна нужной комнаты, тогда, вне всякого сомнения, смогла бы быстро отыскать ее.
Если бы, если бы… Но именно этого она и не ведала. Анна разбила дворец на квадраты, и в каждом из этих квадратов оказалось не менее трех или даже четырех комнат, одна из которых могла быть искомой.
Что толку, что она будет заглядывать в каждую из них? Рассчитывать на то, что она обнаружит комнату случайно, было глупо. Но именно так Анна и поступила. И, конечно же, не прошло и часа, как то, чем она занимается, дошло до Серафимы.
Она, улыбаясь, появилась около одной из комнат и спросила:
– Анна Игоревна, вы что-то ищете?
– Просто осматриваю дворцовый комплекс! – ответила Анна. – Он такой огромный!
– У меня же создается впечатление, что вы ищете что-то определенное! – заявила Горянская и внимательно посмотрела на девушку. – Быть может, я могу вам помочь?
Анна заявила, что она ничего не ищет, а желает всего лишь насладиться видом дворцовых комнат. Это привело к тому, что Серафима решила сама показать ей наиболее интересные места во дворце и повела сначала по Большой галерее, потом по Малой, завела в Перламутровый салон и в Малахитовую гостиную. Наконец, они оказались в гигантском бальном зале.
Все это было, конечно, крайне занимательно, однако у Анны сложилось впечатление: Серафима делает все возможное, чтобы помешать ей продолжить рыскать по дворцу в поисках нужной комнаты.
Задать напрямую вопрос – «А где у вас комната с фреской в виде купидона, сидящего верхом на дельфине и дующего в морскую раковину?» – она не стала, потому что понимала, что ответа, честного ответа, все равно не получит. Серафима только запутывала следы и явно вела свою игру.
Но Анна решила не сдаваться. Ведь вечно сопровождать ее и держать под контролем Серафима явно не сможет! У главного искусствоведа музея-усадьбы «Чертяково» была масса обязанностей, поэтому примерно через час Анна оказалась предоставлена самой себе. Горянская удалилась, сославшись на то, что ей нужно сделать несколько важных звонков и проконтролировать подготовку новой экспозиции.
Анна продолжила поиски, которые успехом, однако, не увенчались. Приближался вечер. Заканчивался ее второй день пребывания в «Чертяково», а выяснить она толком так ничего и не смогла.
Конечно, ей удалось узнать, что здесь когда-то имелась искомая комната, но как узнать, где эта комната располагалась сейчас? Ей требовался эксперт или, вернее, союзник. Только кто?
Явно не чета Горянских – она не доверяла ни Серафиме Ниловне, не Борису Борисовичу. Но дело в том, что они держали в ежовых рукавицах весь музей. Если она попытается заручиться поддержкой какой-нибудь научной работницы, то та наверняка тотчас доложит об этом Серафиме или ее мужу.
Анна раскрыла дверь очередной комнаты – и замерла на пороге. Она увидела экскурсовода Ингу Валерьевну, стоявшую к ней спиной. Причем Инга Валерьевна занималась чем-то странным: она стояла около вешалки, на которой были видны легкие плащи и прочая верхняя одежда, и запускала обе руки сразу в карманы двух разных плащей.
Остолбенев на мгновение, Анна попятилась. Но дверь предательски скрипнула, и Инга Валерьевна обернулась. На ее лице застыла маска ужаса.
– Извините… – пробормотала Анна, краснея.
Она ретировалась в коридор, понимая, что только что стала свидетельницей того, как милая и интеллигентная Инга Валерьевна пыталась обчистить карманы верхней одежды своих же собственных коллег. О времена, о нравы! Конечно, зарплата у провинциального экскурсовода была не ахти, но это не значило, что Инга Валерьевна имела право обкрадывать людей, которые, не исключено, получали еще меньше ее самой.
Анна не успела сделать пару шагов по коридору, как из комнаты выскочила раскрасневшаяся Инга Валерьевна и поманила ее к себе. Анна замерла, не желая пускаться с ней в дискуссии. Наверняка женщина попытается убедить ее в том, что не следует рассказывать о том, чему она не по своей воле стала свидетельницей. Она и не собиралась никого ставить в известность, однако неприятный осадок на душе сохранился: Инга Валерьевна ей нравилась.
– Анна Игоревна, Анна Игоревна, разрешите вас на пару слов! – произнесла экскурсовод заговорщическим шепотом, и Анне не оставалось ничего иного, как снова вернуться в комнату.
Прикрыв дверь, Инга Валерьевна кашлянула, виновато посмотрела на нее и сказала:
– Понимаю, как это выглядело со стороны. Нехорошо, даже очень нехорошо. Вы застали меня за тем, как я лазила по карманам чужой одежды…
– Вам не стоит оправдываться, – заявила холодно Анна, – и волноваться тоже нет причин. Я никому ничего не скажу. Однако ставлю вас в известность: если мне станет известно, что у коллег что-то исчезло, то мне придется сообщить начальству о том, что я видела. И скажу я это не Борису Борисовичу, а Серафиме Ниловне!
Анна помнила, что Инга Валерьевна была пассией директора. И тот, возможно, не стал бы применять к воровке жестоких мер. А вот его супруга, которая Ингу Валерьевну явно не любила, тотчас использовала бы сей нелицеприятный факт против нее!
Экскурсоводша побледнела, схватилась за сердце и сказала:
– Анна Игоревна, не делайте этого! Ведь я не та, за кого вы меня принимаете. Я отнюдь не пыталась обокрасть коллег, хотя это так выглядело. Я пыталась найти то, что принадлежит мне!
