* * *
Глупо мчаться на работу к девяти на следующий день после приема в честь твоей концепции, и Таня решила как следует отоспаться. Но сколько ни считала слонов, ни дышала по особым, как научил отчим, правилам, организм отправляться в царство Морфея упорно не желал. Несся перед глазами сплошной вихрь из лиц, улыбок, то одно вспомнится, то о другом подумается.
К шести часам Садовникова сдалась и выбралась из постели. Что ж, полностью свободное утро – тоже неплохо. Отправиться в спортклуб? Разобрать – ох, давно пора! – в шкафу? Или просто безмятежно поваляться в теплой ванне? Опробовать заодно новые пену с ароматом зеленого лайма, медовую маску для волос? А то с вечной запаркой на работе до смешного доходит: на хорошую косметику денег хватает, только времени нет ею пользоваться.
Таня уже и лицо протерла очищающим тоником, и горячую воду в ванной включила, но вдруг – и с чего бы? – вспомнила про свою маленькую подружку, Юлечку Ларионову. Бледненькую, печальную, запертую в больничной палате-колбе. И подумалось виновато: «Я шастаю по презентациям: икра, шампанское, комплименты, ванна душистая. А девочку совсем забыла».
И спонтанно – как не раз в своей жизни! – решила изменить планы. Выключила воду и начала одеваться. Как-нибудь в другой раз она предастся релаксу.
…Посещения в детской больнице были разрешены с пяти вечера, но Садовниковой удалось затесаться в толпу ординаторов и проскочить на территорию без проблем. Правда, охранник, стороживший вход в отделение, оказался более бдительным:
– Не положено, обход!
– Ну, пожалуйста! К Юлечке Ларионовой, ненадолго! – моляще улыбнулась Татьяна.
И сунула стражу сотню.
– А, к ней? Иди, – вздохнул дядька. И подтолкнул деньги обратно: – Забери.
«Похоже, плохи дела», – встревожилась Таня.
К сожалению, она оказалась права. Девочка лежала на постели в своей стеклянной палате и даже головы не повернула. Глаза закрыты, лицо измученное.
– Юльчонок! – тихонько позвала Садовникова.
Малышка встрепенулась:
– Таня! Я так боялась, что больше никогда – вообще никогда! – тебя не увижу…
С видимым трудом сглотнула. Поморщилась.
Танины вопросы – те, что заранее заготовила – замерли на губах. Она-то хотела поинтересоваться у Юли, на какое число ей билет в кругосветный круиз покупать. Но какие уж тут круизы – когда личико у малышки стало совсем прозрачным и похудела она за какую-то неделю на несколько килограммов.
– Тань… – Девочка – видно было, что из последних сил – приподнялась на кровати. – Ты можешь пойти руки помыть?
– Зачем? – растерялась Садовникова.
– Они не разрешают, конечно, но хочу за тебя подержаться. Через окошечко. Можно?
– Господи, ну конечно! – Таня кинулась к раковине. Намылила руки, невпопад пробормотала:
– Юль… а я тебе куклу купила.
Но девочка на игрушку едва взглянула. Рывком села, вцепилась в спинку больничной койки. Произнесла твердо:
– Я встану! Я дойду!
И тихонько, по шажочку, добралась – до оконца, что связывало ее палату с внешним миром. Упала на стул. Схватила Танину ладонь слабенькой лапкой. Пробормотала:
– Так лучше. Только держи меня крепко-крепко! Изо всех сил!
Добавила виновато:
– Меня мама тоже постоянно за руку берет. Но только у нее сил совсем нету, один страх. И я сама начинаю бояться.
– Господи, Юлька! Ну как мне тебе помочь? – вырвалось у Тани.
– Просто приезжай, – слабо улыбнулась девочка. – Как можно чаще. Я хочу тебя получше запомнить Чтобы разглядеть потом с высокой горы… Моя чайка сказала: мы совсем скоро туда полетим.
– Да что ты слушаешь ее?! Врет она все, твоя чайка! – вспылила Татьяна. – Не полетишь ты ни на какую гору! Точнее, полетишь – но на самолете, когда поправишься! Ясно?!
Девочка взглянула укоризненно:
– Таня, не кричи. Ты думаешь, я не стараюсь? Я все-все силы собрала, как ты мне велела! Но у меня эр-тэ-пэ-хэ начался. Это знаешь что? Мозг чужой злится. Что его ко мне подсадили. И они с моим организмом дерутся: кто кого. Но дядя-то, что мне свой мозг отдал, большой, а я маленькая. Я с ним справиться не могу.
Девочка еще крепче вцепилась в Танину руку, в ее глазах блеснули слезы.
– Юля, – твердо сказала Садовникова. – А ты сама драться умеешь?
– Нет, только визжать, – вздохнула малышка. – Меня в детском саду один мальчик, Колька, всегда бил. Но я не защищалась, а кричала. Воспитательница сразу бежала и спасала меня.
– А я вот считаю, что лучше не визжать, а самой врезать разочек, – уверенно заявила Татьяна. – И в саду. И сейчас, в твоей ситуации. Я не просто о драке говорю – про жизнь в целом. Никогда и ничьей помощи не жди! Лучше пригрози этому мозгу чужому: не будет тебя слушаться – в клочки его изорвешь!
– Нет, – серьезно возразила девочка, – я с ним лучше по-хорошему. Буду уговаривать его, просить, чтоб прижился. Меня и чайка моя так учит.
– Слушай, – досадливо молвила Татьяна, – я твою птичку, конечно, не видела. Но, по-моему, она какая-то неправильная. Нестойкая. И путь тебе предлагает позорный, для слабаков. Уговаривать, клянчить и, тем более, на небо улететь – проще всего, всякий может. А вот побороться, вырвать победу, когда вся в крови и шансов, кажется, уже нет, – дело совсем другое.
Таня умолкла.
И вдруг с языка сами собой сорвались слова:
– Моя чайка учит меня поступать только так.
Зачем она это сказала?!
Но Юлечкины глаза мгновенно загорелись:
– А у тебя тоже есть своя чайка?
Что ж, отступать было некуда.
– Конечно! – кивнула Садовникова.
– А как она выглядит?
– С виду обычная фигурка. Из нефрита. Но чудеса умеет творить любые. До того, как я ее привезла с огромной горы, с высоты целых шесть километров, знаешь, как мне не везло? А теперь – совсем другое дело, все удается.
– Счастливая ты. – В голосе девочки прозвучали нотки зависти.
– Так мне не жаль! – горячо произнесла Таня. – Хочешь, мы выгоним твою – хилую! – птичку, а вместо нее я тебе свою отдам?
– Но тогда все твои чудеса перейдут ко мне. – Серьезно произнесла Юлечка. – Как же ты без них?
– Юль, – горячо произнесла Таня, – да мне ничего не надо. Только чтоб ты поправилась. Мы с тобой тогда – как две подружки! – хоть поболтаем нормально. За чашкой чая и безо всякого стекла, – она досадливо хлопнула по разделявшей их стене.
– Но вдруг, – испуганно сказала девочка, – та чайка, что ко мне прилетает, рассердится? Что я ее на твою променяла?
