Пытаясь успокоиться, Аннабель снова и снова прокручивала в голове операцию. Наконец она устала, успокоилась и выключила воду.
Брэди сидел в гостиной. Он выглядел задумчивым. На коленях у него лежал журнал, но он не читал. Часто, завершив очередной репортаж, он впадал в апатию, целиком погружался в свои мысли. Через пару недель он вернется к реальности. Аннабель к этому уже привыкла.
Увидев ее, Брэди улыбнулся. Аннабель села рядом:
– Устал?
– Немного.
– Чем занимаешься?
– Обдумываю следующий репортаж.
– Уже нашел сюжет?
– Нет, все еще ищу.
– Тебе некуда торопиться… Я хочу сказать, у тебя нет никаких обязательств, и ты можешь потратить на это столько времени, сколько нужно.
– Будет здорово, если я подготовлю тему за месяц или два, а потом сделаю репортаж в феврале или марте. Хотя пока это только планы… Пока я хотел бы внести некоторые изменения в статью о Гауди. Я понял, что меня не устраивают фотографии. Кроме того, нужно готовиться к отпуску. У тебя есть купальник?
Аннабель с радостью предвкушала этот отпуск вдали от надоевших семейных сборищ вокруг индейки. На этот раз они будут только вдвоем: солнце, океан, отдых…
– Если бы я была истинной жительницей Нью-Йорка, я бы ответила: нет, мне нужно срочно купить что-то новое! Но я достану свой старый купальник, он меня вполне устраивает!
– Как ты себя чувствуешь после всего вчерашнего?
– Нормально. Переживаю, конечно, за полицейского, которого вчера ранили, но в остальном я в порядке.
– Его серьезно ранили?
– Его жизни ничто не угрожает, но пока непонятно, сможет ли он вернуться к работе.
– Типы, которых вы задержали, – это убийцы?
– Скажи сначала, с кем я говорю? С мужем или с журналистом?
Брэди рассмеялся и обнял ее.
– Я отказался от идеи писать о самоубийствах, – сказал он. – Ты меня убедила, это слишком мрачно.
– Отлично! Тогда отвечаю на твой вопрос: да, мы подозреваем их в убийстве лучшей подруги той девушки, которая покончила с собой на Фултонском терминале.
– Зачем они это сделали? Преступление из чистой жестокости, без всякой причины?
– Не думаю. Я… я не говорила тебе, чтобы не волновать, но на месте преступления нашли мою визитную карточку. На ней был кровью нарисован крест.
Аннабель почувствовала, как он напрягся.
– Тебе угрожали?
– Не напрямую. Скорее это было похоже на предупреждение: Шарлотта Бримквик говорила с копами и поплатилась за это.
– Что такого она вам сказала, чтобы ее убивать?
– Ничего особенного… Но им это неизвестно. Она с нами говорила, и одного этого уже достаточно. Она дала нам адрес любовника Сондры Уивер. Уивер – это та девушка, которая покончила с собой на Фултонском терминале. Ее любовника зовут Леонард Кеттер. Он – редкая сволочь, использует девушек ради наживы. Есть еще кое-что: у убитой девушки, Шарлотты, мы нашли такую же пентаграмму, как и у Сондры Уивер.
– И обе они мертвы…
– Первая покончила с собой, вторую убили. Я не вижу связи. Возможно, мы гонимся за призраком. А еще я забыла тебе сказать, что вчера случилось еще кое-что. Мы получили анонимный звонок. Нам сообщили адрес в Квинсе, а когда мы приехали, дом уже сгорел.
– Сгорел? – повторил Брэди, вздрогнув от неожиданности.
– Не волнуйся! Там мне ничто не угрожало.
– Хорошо… – пробормотал Брэди. – А этот дом… Какое отношение он имеет к вашему расследованию?
– Понятия не имею. Мы даже не знаем, есть ли вообще какая-нибудь связь с одним из наших дел. Нужно сначала найти его владельца.
– Внутри кто-нибудь был? – с тревогой спросил Брэди.
– Не знаю. Вудбайн отправил нас домой, как только прибыло подкрепление. Мы с Джеком сейчас в вынужденном отпуске, пока не состоится полный разбор полетов по этому штурму.
Брэди подошел к холодильнику, достал две бутылки пива и протянул одну жене.
– Нет, спасибо, – сказала Аннабель. – Несколько дней я буду свободна. Можем прогуляться.
Брэди рассеянно кивнул, глядя в окно. Они легли спать, и Аннабель быстро заснула. Но среди ночи она проснулась. Ее разбудил Брэди, который вскрикнул и резко сел в постели. Аннабель подумала, что ему приснился кошмар и сейчас он снова заснет. Но Брэди долго сидел, а потом поднялся. Он стоял, глядя в темное окно гостиной, сложив руки за головой, как будто размышлял.
Аннабель уронила голову на подушку.
Им обоим нужен отпуск.
Часть третья
Поддаться обещанию
Оставь надежду, всяк сюда входящий.
Данте, Божественная комедия, Ад
47
Руби лежала на спине. На ней не было одежды, она дрожала от холода. Вокруг было темно, ее обступали какие-то фигуры. Жадные взгляды, пустые глаза. Ощерившиеся пасти, блестящие клыки.
Тени приблизились, вступили в круг света. Длинные волосы, кожаные пальто, пирсинг, татуировки на шее, на руках, на лицах. Они были похожи на вампиров: острые зубы, бледная кожа…
Самый страшный из них наклонился к Руби и что-то прошептал ей на ухо.
Остальные ласкали ее пальцами с длинными желтыми ногтями. Сверкали серебряные перстни с черепами. Появились скальпели. Они вонзились в плоть Руби почти одновременно, и девушка выгнулась дугой от боли. Главарь продолжал шептать ей на ухо, и она сдалась.
Лезвия впивалось в ее тело, оставляя тонкие, но глубокие раны. Руби тихо плакала. Руки ласкали ее бедра, ягодицы, груди. Ее кожа трепетала, на ней выступила кровь.
Через несколько секунд Руби обхватили со всех стороны, насилуя в раны на груди, животе, бедрах. Она закричала, начала отбиваться, но почти сразу замерла. Чем больше она двигалась, тем острее становилась боль, тем шире могли открыться раны.
Острым ногтем главарь проколол шею Руби, один раз, затем второй, припал к проколам и начал жадно сосать кровь.
Руби превратилась в один долгий стон, в котором звучали невыносимое страдание и ужас. А свора извращенцев выла от наслаждения, в котором не было ничего человеческого.
Боль делалась невыносимой, и крик Руби становился все пронзительнее. Надругавшись над ней, они не только калечили ее душу, они отнимали у нее тело. Она больше не сможет в нем жить. Руби била дрожь, пот заливал ее тело.
Главарь выпрямился во весь рост. С подбородка у него капала кровь, в глазах плескалось безумие. Он начал зашивать раны. В теле Руби остался их омерзительный дар, семена зла.
Ее тело больше ей не принадлежит. Измученной душе не найти приюта в этой гнилой скорлупе. Она не обретет покоя, пока не освободится от ненавистной оболочки.
