Это выжившие. Это обычные люди, иначе зачем им прятаться?
Эмма решила подобраться еще ближе и послушать, о чем они говорят.
«…в деревне почти нечего есть». «Завтра утром Жан-Луи сможет пойти с Анри, нужно будет принести воду».
Теперь Эмма была совершенно уверена — эти люди не были убийцами. Это были напуганные жители острова. Она вышла из своего убежища, и пламя осветило ее. Все замерли.
— Не бойтесь, — сказала Эмма. — Мне нужно только тепло и ответы на вопросы.
Ей никто не ответил. Восемь человек пристально смотрели на нее. И никто из них не выглядел дружелюбным.
Эмму охватило страшное сомнение.
37
Человек в рубашке и льняных брюках встал с земли. То, что Эмма приняла за черный горошек, оказалось пятнами, а сквозь разорванные брюки были видны исцарапанные ноги.
— За вами погоня? — спросил он.
— Нет.
— Похоже, помощь не пришла?.. — спросила какая-то женщина.
— Нет, мне очень жаль.
— Проходите, здесь есть место, — пригласил ее мужчина.
Эмма разглядывала пещеру, которая расширялась, уходя вглубь метров на десять.
— Я не одна, — сказала она, — и должна предупредить друзей, что нашла вас. Я вернусь.
Она быстро пришла обратно с детьми и Тимом, которого пришлось долго уговаривать войти в каменный мешок. Один человек, увидев Матильду, вскочил и бросился к ней, назвав ее по имени, но девочка отшатнулась и прижалась к Эмме. Эмма загородила ее.
Мужчина выглядел огорченным.
— Я… у меня не было выбора! Моя дорогая, это был несчастный случай, — бормотал он. — Я не хотел ничего плохого, это был просто несчастный случай!
Матильда схватила Эмму за руку, а Оливье прижался к Тиму.
— Что это за человек? — очень тихо спросила Эмма.
Матильда зашептала:
— Это Франсис. Когда чудовища пришли в деревню, мы прятались в помещении для мусорных баков. Они вошли, а Франсис вытолкнул нас вперед, чтобы самому спрятаться. И нас схватили.
Франсис плакал и что-то бормотал. Эмма села на корточки перед детьми и сказала:
— Я обещаю, что больше никому не позволю причинить вам зло! А сейчас скажите мне, есть ли здесь кто-нибудь из вашей семьи.
— Нашу семью убили, — сказал Оливье дрожащим голосом.
У Эммы разрывалось сердце.
— Я знаю всех, кроме него, — сказала Матильда. — Они с острова. Но я с ними не останусь. Никто нам не помог. Они ничего не сделали для наших родителей. А потом толкали друг друга, чтобы самим не упасть со склона.
Эмма знала, на что способен человек, стремящийся выжить. Когда на деревню напали, первыми погибли самые слабые. За ними — те, кто пытался помочь другим. Выживают обычно те, кто идет по головам. Эмма знала этот позорный закон эволюции: право на будущее получает только тот, кто стремится выжить любой ценой. Когда в человеке просыпаются низменные инстинкты, он возвращается в животное состояние, становится хищником, каким был когда-то и который залез на вершину пищевой цепочки.
Но то, что об этом узнали двое совсем маленьких детей, которые теперь боятся тех, у кого еще вчера они сидели на коленях, потрясло Эмму до глубины души.
— Мы хотим остаться с тобой, — сказала Матильда.
Эмма кивнула и погладила ее по голове:
— Договорились.
— Это неразумно, — сказал Тим, указывая на огонь.
— Он согревает нас и дает свет, — сказал усатый мужчина.
— Мы видели его с перевала сегодня утром, его могут заметить и другие. Его нужно погасить.
— Никто не смеет посягать на наш костер! — возмутилась женщина, сидевшая рядом с ним.
Все были измучены тревогой, а некоторые страдали от ран.
— Меня зовут Жан-Луи… — сказал мужчина лет пятидесяти, костюм которого превратился в лохмотья.
— Монговиц? — договорила Эмма.
Он побледнел и кивнул:
— Да… а вы?
— Эммануэль Де Вонк, доктор палеоантропологии, которого вы ждали.
Эмма придвинулась ближе к огню. Одной рукой она обнимала Оливье, а другой — Матильду.
— Вы можете объяснить, что произошло? — спросила она.
— Нет. Мы с двумя коллегами прибыли сюда в среду в полдень, а вечером остров превратился в ад… Вы, должно быть, умираете с голода. У нас почти ничего нет, но…
— Это наша еда! — рявкнул мужчина, сидевший в глубине пещеры.
— Замолчи, — возразила ему женщина. — Бедным детям нужно поесть.
Она достала остатки продовольствия, и люди стали передавать им еду.
Эмма открыла свой рюкзак, вынула галеты и фрукты и дала детям, которые стали жадно есть. Эмма почувствовала себя виноватой. Она думала только о том, чтобы защитить их, и забыла о том, что они могли быть голодны. Она посмотрела на Монговица. Он явно был не в своей тарелке, избегал вопросов, и Эмма подумала, не боится ли он, что другие могут накинуться на него, решив, что кошмар на острове как-то связан с его приездом.
Тим тоже поел, но напряжение не покидало его. Он не сводил глаз со входа в пещеру.
— Я расскажу вам, что произошло, — сказал старик в халате, который, пошатываясь и морщась, пробирался к Эмме. Он сел рядом с ней. — Они появились ночью, неизвестно откуда. Не знаю, сколько их было, пять или двадцать. Они двигались быстро, у них было оружие и они были так свирепы, что те, кто выходил на улицу, цепенели при виде их жестокости. Они вбегали в наши дома и выбегали на улицу, воя как дикие звери и пронзительно крича. Их руки были в крови. Если кто-нибудь пытался убежать, они стреляли. Сначала мы защищались, а потом сдались, потому что нас отстреливали, как кроликов. Они согнали нас к машинам, позади которых были привязаны цепи с веревками, и заставили привязаться к цепям. Конечно, никто не привязался крепко. Они это заметили и застрелили тех, кто стоял впереди. Поверьте, после того как вы вытрете мозги соседа со своего лица, вы завяжете узел как надо! Вот так и становятся сумасшедшими.
Эмма прижала детей к себе и закрыла им уши.
— Они подперли педали бревнами и на полной скорости пустили машины по улице к дамбе, — продолжал старик свой рассказ. Пары алкоголя распространялись вокруг при каждом его движении. — Все вопили, ноги выворачивало так, что они доставали до лица. Кругом валялись вырванные с мясом руки! Этот вой я никогда не смогу забыть! — Из его глаз текли крупные слезы, блестевшие в свете огня. — Те, кто не умер по дороге, утонули в бухте. Вдоль дороги валялись шевелящиеся куски плоти, люди, разорванные на части веревками. Они добили всех, кто был еще жив. Стреляли в упор, прямо в ухо.
— Вы это видели?
