— Вымирание в конце мелового периода — исключение. Я расскажу вам еще одну историю из жизни нашей планеты. Примерно за сто пятьдесят миллионов лет до исчезновения динозавров уровень моря опустился, обнажились континентальные плато, покрытые органической материей. Органика подверглась окислению, она поглотила из атмосферы кислород и заменила углеродом. Кислорода в атмосфере стало наполовину меньше, что повлекло за собой гибель многих животных. Вот вам и другое вымирание, в результате которого исчезло девяносто пять процентов видов. В этом случае тоже обошлось без внешнего вмешательства.
— Это исключение, которое…
— Нет, это одно из пяти массивных вымираний в истории нашей планеты. Не считая последнего, когда вымерли динозавры, у всех был примерно одинаковый сценарий: резкое изменение уровня океанов, глобальные изменения климата, всплеск хищнического инстинкта и яростная борьба между видами.
— Вас послушать, так получается, что жизнь — один сплошной кошмар!
— Напомню вам слова Дарвина, который создал теорию эволюции: «Природа постоянно воюет, организмы борются друг с другом». Наилучшая форма ведет наиболее совершенный организм к победе в битве за жизнь. Жалость — понятие, придуманное цивилизованным человеком, — усмехнулась Эмма, — природа о ней не знает.
— А что вы говорили насчет симптомов, возникающих перед каждым большим вымиранием?
— Резкое изменение уровня океанов, глобальные климатические потрясения и резкий всплеск агрессии.
Монговиц присвистнул:
— Похоже на то, что мы переживаем за последние пятьдесят лет.
— Шестое вымирание уже началось, — ответила Эмма, хватаясь за ветку, чтобы не поскользнуться. — Но впервые в истории Земли это дело рук одного-единственного вида, Homo sapiens. Со времени нашего появления примерно половина живых существ исчезла в результате деятельности человека. Это самая большая биологическая катастрофа за шестьдесят пять миллионов лет. А нам на это потребовалось всего пять тысяч лет цивилизации, как вы ее называете. Ну, и как по-вашему, человек — действительно эталон мудрости?
— Я не очень много об этом знаю. В отличие от вас, ведь это ваша специальность…
— Я действительно интересовалась темой вымирания живых существ, — сказала Эмма. — Возможно, именно поэтому мои работы привлекли внимание Грэма. Но… в научном сообществе нет единого мнения по этому поводу.
— Почему? И кстати, над чем вы работаете?
Эмма глубоко вздохнула и ответила:
— Я пытаюсь установить различные факторы, позволяющие Земле жить в гомеостазе.
[51]
— Что это значит?
— То, что Земле удалось сохранить некоторую функциональную стабильность, несмотря на изменения, потрясающие ее извне, в частности со стороны человека.
— Вы хотите сказать, что она может компенсировать? Как живой организм! Вот почему вы знакомы с «Теорией Гайи» Лавлока!
Дождь стучал по вершинам деревьев, влажность пробудила все запахи леса, они пьянили путников.
— Я согласна не со всеми доводами, но, когда изучаешь историю нашей планеты по ископаемым и геологическим остаткам, задаешься вопросами. В частности, насчет этой константы перед каждым крупным вымиранием: изменение уровня океанов и климата — это, похоже, соответствует какому-то системному эффективному образу действия, реакции планеты.
— Реакции на что?
— На отсутствие или превышение динамики особей, плохую общую траекторию. Спровоцировать умирание дает возможность подхлестнуть новый виток жизни!
— Уничтожая девяносто пять процентов живых существ?
— Пять процентов — это более чем достаточно для старта. Посмотрите, мы тому подтверждение!
— Вы… меня удивляете! Ну, а что же тогда происходит в последние десять лет, все эти повторяющиеся природные катастрофы, как это объяснить?
— Человек своей широкомасштабной индустриализацией и агрессивностью по отношению к прародительнице только ускорил уже начавшийся процесс. Если бы здесь был мой сын, он бы сказал, что у Земли насморк, а микробы — это мы.
— Замусоренное нами жилище начало защищаться? Это то же, что происходит в нашем организме, только в крупном масштабе?
— Почему бы нет? Во Вселенной только так все и происходило: это повторение одной и той же логики, от бесконечно малого до гигантского. Все живые существа живут в гомеостазе, почему Земля должна существовать по-другому?
— Но тогда возникает мысль о некотором… сознании!
— Вовсе нет. Каждая клетка живого существа выполняет свою работу и приспосабливается, эволюционирует, и для этого ей не нужно сознание. Ее оживляют механизмы существования. Это то, что Грэм рассматривает как некую высшую энергию, сущность самой жизни, которую он называет Гайя.
— А как же тогда Земля знает, что пора нам противодействовать?
— Об этом я и говорю. Наша деятельность стала слишком разрушительной, мы больше не заботимся о Земле, мы стараемся покорить ее. Крупномасштабные события происходят однажды, но на микроскопическом уровне это повторяется миллиарды раз за день. Это закон жизни: возьмите, например, бактерии, которые живут в нашем кишечнике. В малом количестве они нас не беспокоят и даже необходимы для здоровья. Но как только они начинают размножаться, мы заболеваем. Слишком большое количество бактерий неизбежно порождает чрезмерную активность, которая наносит нам вред, и нам не остается другого выхода, как только уничтожить их или хотя бы значительно и быстро уменьшить их число. Наш организм активизирует системы безопасности.
— Мы — бактерии… — повторил с иронией Монговиц.
— Массированное вымирание, которое запустили мы, на стадии завершения. Природа так устроена, что все в ней взаимосвязано. Стихии пробуждаются, и в ответ наши древние инстинкты-разрушители поднимаются на поверхность.
— Вы хотите доказать, что разгул насилия, который предрекает Грэм, возврат к примитивным инстинктам, рост числа серийных убийц — все это проявления мирового гомеостаза?
Эмма остановилась, чтобы отдышаться, и ответила:
— Если считать, что природа устроена именно так, если рассматривать Землю как организм, а не биосферу и если применить логику к законам жизни, тогда, быть может, теория Грэма и верна. И главным объектом этого шестого организованного нами вымирания будем мы сами.
50
Было облачно. Ночь опустилась на Фату Хива всего за несколько минут, тьма окутала каждый уголок. Эмме пришлось включить фонарь.
Она была совершенно обессилена, непрекращающееся шлепанье капель по листьям, липкая влажность и страх опоздать истощили ее физические и моральные силы.
Но она по-прежнему быстро шла вперед. Устраивая время от времени короткие привалы, они прошли много километров, миновали перевал и спустились в долину. Монговиц безропотно следовал за Эммой. Всегда начеку, он следил за каждым подозрительным звуком, доносящимся сквозь шум дождя.
