– Мама рыдает от радости, – говорил Грег. – Она страшно скучает и ждет зимних каникул. Ты знаешь, Саша, их школа совсем другая. Их учат думать и принимать решения. А наша давала образование. Мы же все эрудиты против них, зато они уверены в себе, знают, чего хотят. Мы в наше время все хотели быть космонавтами, физиками и полярниками. А они хотят быть брокерами и банкирами. Темы для сочинений им дают просто обалденные! О том, например, какая разница между ежом и макакой. Ты только послушай, что Мишка написал про стариков. «Когда они гуляют с нами, то все время останавливаются, чтобы рассмотреть листик или гусеницу». Представляешь? Это же философия, а? Это разница поколений – родители, которые спешат делать жизнь и деньги и никогда не остановятся рассмотреть гусеницу, и их родители, которые стоят и смотрят на гусеницу до посинения. Почему, Саша, они это делают? Лучше понимают интересы ребенка? Им самим интересно? Впадают в детство? Переоценка ценностей? Некуда спешить?
Знаешь, одна знакомая, врач, ухаживает за двумя старичками, братом и сестрой. Ему – девяносто шесть, ей – девяносто четыре. Оба всю жизнь крутились в Голливуде, семьи не завели, сумасшедшая коллекция автографов, со всеми знаменитостями на «ты», а теперь сидят на веранде, гуляют, кормят птичек. Наша знакомая ходит за ними, как за детьми. Вообще удивительная женщина! Приехала сюда в шестьдесят, выучила язык, вкалывает, как проклятая. Нелегалка, ей ничего не светит. Я иногда думаю, глядя на нее, зачем? Дома была уважаемый человек, хирург. Спрашиваю, а она говорит: не протяну там на пенсию. А сбережения ухнули. Мечтаю, говорит, поехать во Флориду, полежать на песке.
Шибаев почти не слышит Грега – так, отдельные слова долетают.
…Он раскрыл ладонь, но Инга проворно накрыла свой подарок рукой и сказала: потом рассмотришь. Это – наш ангел-хранитель.
– «Дедушка – это бойфренд бабушки», – продолжает Грег. – Просто перл! Или вот еще, слушай! «Они всегда отвечают на все вопросы, их можно спросить, почему собаки бегают за котами и почему Бог не женат». – Он засмеялся радостно. – А это вообще прикол! «Каждый должен завести себе бабушку и дедушку, особенно, если нет телевизора». Класс!
Шибаев мельком взглядывал на Грега, внутренне вздрагивая от его нелепого вида. Думая о своем, он все время забывал о новом облике приятеля.
– Внимание, подъезжаем, – объявил Грег. – Где-то здесь. Готовимся к десанту!
Они съехали на «деревенскую» дорогу, окаймленную живой изгородью из высоких кустов с темно-зелеными глянцевитыми листьями. Машин попадалось навстречу немного, узкие тротуары были пусты. В просветах живой изгороди виднелись лужайки и разномастные коттеджи.
Глава 27. Развязка
Они проехали громадный зеленый щит с названием «Доунингвуд» – так назывался кооператив, где жил Прахов. Грег, наклонившись к рулю, присматривался к названиям боковых улочек.
– Приехали! – объявил он наконец. – Вон, номер четыреста девять. Ни фига себе домина! Тут где-то рядом поместье Клинтона, в газетах было, купил за полтора миллиона. И Рокфеллеры рядом. Я читал, они в прошлом веке закупили землю сразу на обоих берегах Гудзона – на восточной стороне под дома, а на противоположной – чтобы сохранить вид на реку. Там до сих пор никто не строится. Вид там – фантастика! Дома с видом на реку стоят на сорок процентов дороже. Вот где пожить бы! – Грег был возбужден, почесывался под париком и говорил без остановки. – А ничего себе Прах устроился, нам с тобой на такое не заработать. На такое только украсть можно! Район для миддл-аппер
[33]
класса. А мы с тобой, Сашок, пролетарии умственного труда, как говаривал классик. А наш соотечественник Прах теперь американский миддл-аппер класс, и никто никогда не спросит, где он взял бабки.
Трехэтажный дом Кости Праха стоял на просторной зеленой лужайке. То ли обилие окон и света сказывалось, то ли мастерство архитектора – дом поражал легкостью и, казалось, парил в воздухе. Был он окружен вечнозелеными кустами и клумбами роз. Розовые кусты почти облетели, но цветы еще ярко выделялись среди зелени – белые, желтые, красные. По периметру лужайки размером с футбольное поле тянулась символическая ограда – на невысоких столбиках помещались грубо обструганные некрашеные тонкие бревна. Прекрасный светлый дом, розы и нарочито простая, деревенская – такими в наших деревнях отделяют пастбища, – потемневшая от дождей и снега ограда – все здесь кричало о деньгах, комфорте и другой жизни.
– Я тебя прикрою, – сказал Грег. – Ты вперед, я за тобой. Машину поставим у того дома, вон видишь, окна заклеены? Только построили, еще пустой. Возьми ствол, – он раскрыл «бардачок», откуда посыпались какие-то разноцветные бумажки. Достал кожаные перчатки и пистолет, уже знакомый Шибаеву. – Жаль, бинокля нет.
– Грег, – перебил его Александр, – не надо меня прикрывать. Я пойду один, а ты уедешь. Вокзал я найду сам, доберусь электричкой.
– Как это? – не понял Грег. – А я?
– А ты уедешь, – повторил Шибаев. – И чем раньше, тем лучше. Здесь полно полиции.
– А если тебе понадобится помощь? – настаивал заигравшийся Грег, не желая сдаваться.
– Грег, – произнес с нажимом Шибаев, – мне будет спокойнее, если ты уедешь. Это мои дела. Ты и так сделал почти всю работу, – добавил он великодушно.
– Саша, ты не прав, – сказал Грег. – Если мы уже здесь… А вдруг тебе придется делать ноги? Вдруг ты его попрессуешь сильнее, чем собирался? И что тогда? Смываться у всех на виду?
– Грег, остынь, – с досадой произнес Шибаев. – Не буду я никого прессовать. Просто…
Он замолчал, не зная, что еще сказать Грегу, чтобы тот понял. Он устал и был недоволен собой. Уж очень бурной выдалась ночь. Он действительно не знал, что собирается делать с Прахом. Он убедил себя, вернее, позволил Грегу убедить себя, что хочет проверить адрес. Не было в нем сейчас ни азарта, ни яростного предчувствия схватки, ни священного трепета мести, переворачивающего душу. Ничего не было. Даже сил не осталось. Одно лишь чувство порядка и долга, диктовавшее ему сделать ответный ход. Оставить за собой последнее слово. Он не думал о том, что Прах настороже, что он не один в доме и, скорее всего, вооружен. Возможно, им двигало любопытство увидеть существо живучей, непотопляемой породы, обрубившее концы, тщательно укрывшееся и продолжающее жить по тем же законам, что и там, в стране, которую он оставил. «Значит, я имею право по тем же законам… – невнятно думал Шибаев. – Имею право…»
– Ага, просто постучишь и спросишь, как пройти в библиотеку, – саркастически заметил Грег.
– Ладно, – сдался Шибаев. – Ждешь меня десять минут. И ни минутой дольше, понял?
Он подержал пистолет в руке и положил на сиденье рядом с собой. Потом сунул в карман куртки, так и не решив, правильно ли поступает.
Он неторопливо шел к дому, который становился все больше по мере приближения к нему. На открытом пространстве лужайки Шибаеву было неуютно, он чувствовал себя мишенью. Соседние дома прятались в деревьях и легкой туманной дымке. Это было и хорошо и плохо. Хорошо то, что они достаточно далеко, плохо – если его заметят, то запомнят. Здесь нет толпы, и всякий прохожий бросается в глаза. Он напрягся, ожидая окрика или хоть какого-то противодействия среды. Но все вокруг дышало миром и покоем. Светлели серые утренние сумерки, здесь было холоднее, чем в Нью-Йорке, и пахло мокрой травой. Небо было пасмурное, в воздухе висела холодная водяная взвесь. Туман был ему на руку. Шибаев шел по темным блестящим от влаги плитам дорожки, неслышно ступая, настороженный, держа под прицелом взгляда дом Праха, даже не представляя себе, что может ожидать его внутри.
