— Вы хотите меня запутать? — Почему она так обрадовалась? Даже смешно.
Аларик не успел ответить, как к ним присоединилась Джессамин Нэш. Ее лицо было ослепительно-белым, без единого пятнышка, как цветок камелии. Сперва она окинула взглядом Аларика, затем остановила свои широко расставленные голубые и очень проницательные глаза на Шарлотте.
— Как прекрасно увидеть вас снова, миссис Питт. Я не знала, что вы собираетесь посещать нас так часто. Разве ваш круг общения не скучает по вам?
Шарлотта смотрела на нее не мигая, улыбаясь прямо в ее волшебные глаза.
— Думаю, что так, — легко ответила она. — Но я буду поддерживать Эмили, сколько смогу, до тех пор пока эти трагические дела не будут раскрыты.
Джессамин владела собой гораздо лучше, чем Селена. Ее лицо смягчилось, полные губы сложились в теплую улыбку.
— Как вы великодушны. Но, я думаю, вам нравятся эти перемены?
Шарлотта отлично поняла намек, но осталась спокойной. Она бы ответила улыбкой на улыбку, даже если бы поперхнулась от этого. Возможно, Шарлотта не умела обманывать, но всегда знала, что мед больше притягивает мух, чем уксус.
— О, вполне, — согласилась она. — Но там, где я живу, не случается столько трагических событий. Мне кажется, что изнасилований и убийств там не было многие годы. А может быть, и никогда!
Поль Аларик развернул носовой платок и высморкался. Шарлотта видела, как его плечи сотрясались от смеха; краска радостного возбуждения залила ее лицо.
Джессамин побелела и на время утратила дар речи; когда голос вернулся к ней, он был прозрачен и хрупок, как осколок стекла.
— И, может быть, не было таких званых вечеров, как этот… Позвольте дать вам полезный совет, как другу. Каждый должен, перемещаясь по залу, пообщаться с каждым. Это считается хорошим тоном, особенно если гость в той или иной степени связан с хозяевами. Не должно быть очевидным, что вы предпочитаете одних гостей другим, — насколько это возможно.
Выстрел попал прямо в цель. У Шарлотты не оставалось выбора, кроме как оставить их. Жар заливал ее шею и грудь. Ведь Аларик мог подумать, что она искала его общества! И, что еще хуже, ее замешательство теперь могло только подтвердить это. Шарлотта была в ярости и клялась себе, что выведет француза из заблуждения; она даст ему понять, что не принадлежит к тем глупым женщинам, которые попусту тратят время, преследуя его. С сияющей улыбкой она извинилась и уплыла, держа голову так высоко, что чуть не упала, споткнувшись о порожек, разделяющий две комнаты. Шарлотта еще не до конца пришла в себя, когда наткнулась на леди Тамворт и мисс Люсинду.
— Извините, — рассыпалась она в извинениях. — Прошу прощения.
Леди Тамворт внимательно посмотрела на нее, очевидно заметив румянец на ее лице и неуклюжесть движений. На ее лице ясно читалась мысль относительно женщин, которые напиваются после полудня.
Мисс Люсинда думала совсем о другом. Она с силой схватила Шарлотту своей пухлой маленькой ручкой.
— Могу я спросить вас — конфиденциально, моя дорогая, — насколько хорошо леди Эшворд знает этого еврея? — Кивком головы она указала на худого молодого человека с кожей оливкового цвета и резковатыми чертами лица.
— Я не знаю. Если вы желаете, я спрошу ее, — ответила Шарлотта, наблюдая за леди Тамворт.
Ее ответ их не смутил.
— Да, пожалуйста, моя дорогая. В конце концов, она, может быть, и не знает, кто он такой.
— Может быть, — согласилась Шарлотта. — А кто он?
На какой-то момент леди Тамворт пришла в замешательство.
— Ну… он еврей, — сказала она.
— Да, вы уже это говорили.
Леди Тамворт фыркнула. Лицо у мисс Люсинды вытянулось, между бровей образовалась складка.
— Вы оправдываете евреев, миссис Питт?
— Разве Христос не был одним из них?
— Миссис Питт! — Леди Тамворт покачала головой в негодовании. — Я понимаю, что у молодого поколения совсем другие стандарты, отличающиеся от наших. — Она уставилась на все еще горящую шею Шарлотты. — Но я не могу вынести богохульства. Действительно, не могу!
— Это не богохульство, леди Тамворт, — четко произнесла Шарлотта. — Христос был евреем.
— Христос был богом, миссис Питт, — холодно сказала леди Тамворт. — А бог определенно не является евреем.
Шарлотта не знала, то ли ей полностью потерять терпение, то ли просто рассмеяться. Она была рада, что Поль Аларик не слышит этого разговора.
— Разве Он не был? — она сказала с легкой усмешкой. — Я никогда не думала об этом. Кто же Он тогда?
— Сумасшедший ученый, — внезапно раздался голос Халлама Кэйли; он стоял за ее спиной, со стаканом в руке. — Франкенштейн, который не знал, когда нужно остановиться. Его эксперимент пошел немного не так, как был задуман, не так ли? — Он оглядел комнату; его лицо отражало омерзение, такое глубокое, словно ему было больно.
Леди Тамворт бессильно скрипнула зубами. Ее гнев был так велик, что она не находила слов.
Халлам отнесся к ней с презрением.
— Вы действительно считаете, что вся эта чертовня — именно то, что бог намеревался создать? — Он допил свой стакан и махнул им куда-то в сторону. — Вот это и есть венец творения любого бога, которому вы желаете молиться? Если мы — Его творения, то мы прошли долгий путь… только не туда, куда было нужно. Я думаю, что предпочел бы теорию мистера Дарвина. По крайней мере, согласно ей, мы улучшаемся. Еще через миллион лет мы будем годны к чему-нибудь стоящему.
Наконец-то мисс Люсинда нашла слова.
— Вы должны говорить за себя, мистер Кэйли, — сказала она с трудом, как будто тоже была немного пьяна. — Я — христианка, и ни в чем не сомневаюсь.
— Сомнения? — Халлам посмотрел на дно своего пустого стакана и перевернул его вверх дном. Единственная капля вытекла на пол. — А вот я хотел бы сомневаться. Сомнение, по крайней мере, подразумевает надежду, не так ли?
Глава 7
Вечер удался. Поэт выступал блестяще. Он отлично знал, как привлечь внимание публики — откровенничал, намекал на неизбежность шокирующих перемен, провоцировал в людях дерзкие мысли и в то же время не давал прямо понять, что все это касается присутствующих. Он тонко указывал на грядущие общественные волнения, не вызывая чувства непосредственной опасности.
Публика приняла поэта восторженно, и было очевидно, что разговоры о нем не стихнут еще недели. Даже следующим летом его выступление будет вспоминаться как самое интересное событие предыдущего сезона.
Но после того, как все было закончено и последние гости попрощались и ушли, Эмили почувствовала себя слишком усталой, чтобы ощутить вкус успеха своей затеи. Она не ожидала, что вечер потребует от нее такого напряжения сил. Ноги ныли от долгого стояния, спину ломило. Когда Эмили наконец села, ее даже немного трясло. Ей уже не казалось таким большим достижением то, что она устроила сенсацию. Реальность не изменилась. Изнасилованная Фанни Нэш была по-прежнему мертва. Фулберт, как и раньше, не был найден. Ничто не приносило успокоения. Эмили была слишком утомлена, чтобы поддаться искушению и поверить в то, что злоумышленником был кто-то чужой, пришлый, кому больше нет никакой причины покушаться на их жизни. Нет, это был кто-то с Парагон-уок. Все его обитатели хранили секреты, обычные и не очень; все скрывали темную сторону своей жизни — как, впрочем, делает большинство людей. Конечно, все обо всем догадываются; лишь глупец может решить, что ничего не кроется за дежурной улыбкой. Там, где нет преступления — а стало быть, и расследования, — эти тайны, как глубокие язвы, остаются закрытыми, и никому нет охоты расковыривать их, как будто все договорились между собой не делать этого.
