— Спасибо, — спокойно, даже весело сказала Эмили. — Теперь я знаю, что мне делать.
— Эмили…
— Не беспокойся. — Она протянула руку и очень мягко коснулась Шарлотты. — Я не буду ссориться с ним. Фактически я совсем ничего не буду делать. Пока.
Тем временем Питт продолжал свои расспросы на Парагон-уок. Форбс раскопал интересные сведения о Диггори Нэше. Эта новая информация удивила Питта, и теперь он злился на себя за то, что позволил своему предубеждению против Диггори сформировать такое мнение о нем. Глядя на внешнюю привлекательность, комфорт и благополучие существования на Парагон-уок, Томас начал полагать, что, поскольку все эти люди жили одинаково — приезжали в Лондон на светский сезон, посещали одни и те же клубы и балы, и тому подобное, — все они были одинаковыми внутри под их одинаково модной одеждой и под маской их одинаково благовоспитанных манер.
Диггори Нэш был заядлым игроком с большими деньгами, которые не зарабатывал сам. Он был щедр и флиртовал почти с каждой приятной и доступной женщиной. Питт устыдился и своего поспешного заключения о нем, когда Форбс рассказал ему, что Диггори субсидировал строительство приюта для бездомных женщин. Только бог знает, сколько беременных служанок каждый год лишаются хорошей работы. Они бродяжничают на улицах, прося милостыню, и заканчивают в работных домах и борделях. Поразительно, что именно Диггори Нэш дал посильную защиту многим из них… Может, это было следствием угрызений совести? Или просто жалостью? Чем?
В любом случае, ожидая Джессамин в комнате для утренних занятий, Питт испытывал чувство замешательства. Она не могла знать, какие темные мысли бродили у него в голове до встречи с ней, — но он-то знал, и этого было достаточно, чтобы сковать его обычно свободный язык. Не облегчало участь Томаса и то, что, вполне возможно, Джессамин не была в курсе всех дел Диггори.
Когда она вошла, Питт снова был поражен тем, каким мощным воздействием на людей обладала ее красота. Не просто цвет лица или симметричность бровей и щек; было что-то неосязаемое в округлости ее губ, в меняющейся яркости ее голубых глаз, в хрупкости ее шеи. Неудивительно, что она добивалась того, чего хотела, зная наверняка, что получит желаемое. И неудивительно, что Селена никогда не спорила с ней, всегда подчиняясь этой яркой женщине. До того, как Джессамин заговорила с Томасом, в его голове мелькнула мысль, сумела бы Шарлотта поставить ее на место, если бы между ними произошел какой-нибудь конфликт… если, например, Шарлотта тоже захотела бы завлечь Аларика. Любил ли кто-нибудь француза по-настоящему или он был просто спортивным трофеем, символом победы?
— Доброе утро, инспектор, — холодно сказала Джессамин. Она была одета в летний бледно-зеленый наряд и выглядела свежей и цветущей, как нарцисс. — Я не могу придумать, чем еще вам помочь. Но если есть нечто, о чем вы пока не спросили, я, конечно, попытаюсь вам ответить.
— Спасибо, мэм. — Томас подождал, пока она села, затем тоже сел, свесив, как обычно, по краям стула длинные фалды своего пиджака. — Я должен сказать вам, что мы еще не нашли никаких следов Фулберта.
Ее лицо слегка напряглось — совсем слегка, — и она опустила свой взгляд на руки.
— Надо полагать, что не нашли. В противном случае вы сказали бы нам об этом. Но вы не могли прийти только за тем, чтобы сообщить о ходе следствия, не так ли?
— Нет. — Питт не хотел, чтобы Джессамин заметила, как он все время смотрит на ее лицо — не только по долгу службы, но и в силу ее естественного очарования. Ее красота притягивала к себе, как единственный источник света в комнате.
Джессамин смотрела куда-то поверх его головы — лицо чистое, гладкое, глаза сверкающие, взгляд прямой.
— Чем еще я могу вам помочь? Вы уже говорили со всеми нами. Вы должны теперь знать все, что и мы, о его последних днях здесь. Если вы не нашли его след нигде в городе, то либо он ускользнул от вас и сбежал на континент, либо он мертв. Это неприятная мысль, но нам нельзя ее отрицать.
Перед тем, как Питт пришел сюда, он как следует проработал все вопросы, которые намеревался задать. Теперь они казались менее упорядоченными и даже не очень дельными. Кроме того, он не должен показаться слишком напористым. Джессамин легко может обидеться и отказаться отвечать, а из ее молчания он совсем ничего не узнает. Также он не должен льстить ей. Она привыкла к комплиментам, и он считал ее слишком умной, даже слишком циничной для того, чтобы быть обманутой лестью. Поэтому Питт начал очень осторожно.
— Если он мертв, мэм, то наиболее вероятно, что он был убит, поскольку знал что-то, что могло здорово навредить его убийце.
— Это очевидное заключение, — согласилась Джессамин.
— Единственная значимая тайна, насколько мы знаем, — это личность насильника и убийцы Фанни. — Питт не должен относиться к Джессамин снисходительно или позволять ей подозревать, что он манипулирует ею.
От мучительных воспоминаний у нее скривился рот.
— Мистер Питт, у каждого человека есть что-то, что он желал бы скрыть, но некоторые из нас желают спрятаться до такой степени, что готовы убить своего соседа, лишь бы сохранить свою тайну. Тем не менее, я думаю, было бы нелепо подозревать, что на Парагон-уок существует два не связанных друг с другом ужасных секрета, не имея на руках доказательств.
— Вы правы, — согласился Томас.
Джессамин едва слышно вздохнула.
— Так что это снова возвращает нас к главному вопросу: кто изнасиловал бедняжку Фанни, — медленно сказала Джессамин. — Естественно, мы все думаем об этом. Невозможно не думать.
— Конечно нет. Особенно для настолько близкого ей человека, как вы.
Ее глаза расширились.
— Естественно, если бы вы знали что-то, — продолжал Питт, может быть, несколько поспешно, — то сообщили бы нам. Впрочем, может быть, у вас появлялись мысли… ничего существенного, ничего похожего на подозрения… — он внимательно наблюдал за Джессамин, пытаясь точно определить, как сильно он мог надавить на нее, — …которые могут быть выражены словами и которые должны остаться как предположения, как намек… Как вы сказали, вы не можете выкинуть это преступление из головы.
— Вы думаете, что я подозреваю кого-то из моих соседей? — Ее голубые глаза чуть ли не гипнотизировали его. Питт понял, что он не может оторвать от нее взгляд.
— А это так?
Джессамин долго молчала. Ее руки, лежащие на коленях, медленно шевелились, словно распутывая невидимый узел.
Питт ждал. Наконец она подняла голову.
— Да. Но вы должны понять, что это только чувства… не более, чем набор впечатлений.
— Естественно. — Томас не хотел прерывать ее. Если Джессамин не расскажет ему ничего нового, то, по крайней мере, он узнает что-то новое о ней.
— Я не могу поверить, что кто-то в здравом уме и нормальном состоянии мог это сделать, — заговорила она, взвешивая каждое слово, как бы вынуждаемая обязательствами. — Я знаю здесь всех в течение долгого времени. Я перебирала в памяти снова и снова все, что знаю, — и не могу поверить, чтобы такая черта чьего-то характера могла быть скрыта от всех нас.
