— Понятно… Спасибо за ликбез, доктор.
— Не за что, коллега. Обращайтесь, у меня всегда открыто.
Юра что-то задерживался, и я, воспользовавшись случаем, пристал к Степе:
— Степа, это не вопрос, а предположение.
— Слушаю.
— Это ты поставил фингал Юре?
В стальных глазах моего сурового коллеги блеснула отчетливая мысль: «Это, может, и предположение, по слишком уж смелое!» Однако он спокойно ответил:
— Да, я.
— Так… а в чем конструктивность данного деяния?
— А что, когда кто-то кого-то офонаривает — это всегда бывает конструктивно?
— В твоем случае — да. Ты не похож на кемпендяйского оленевода, что бросается на всех подряд.
— Охотник, — поправил доктор. — Это был охотник.
— То есть это реальный случай? Вы ничего не придумали?
— Да, это был реальный человек, с реальной лихорадкой. И он реально умер. Но не от лихорадки: он был застрелен соседом, когда в седьмой раз хотел оплодотворить соседскую жену.
— Примите…
— Да мне-то что, я же не родственник. Хотя, конечно, жаль парня, ему бы еще жить да жить… Степан, так вы скажете нам, с какой целью вы наделили Юрия гематомой?
— Хм… Ну, в общем, просто он повел себя некорректно. Я подсказал ему, что в некоторых вопросах надо бы держать дистанцию. Он не понял. Ну вот и…
— Ясно, — да, аффект тут явно ни при чем, и конструктив присутствует в полной мере. — А почему ты мне фингал не поставил в угоду конструктивизму? Я тоже не сахар — вопросов кучу задаю…
— Тебе не надо, — покачал головой Степа. — Вопросы — это совсем другое. А ты и так хорошо дистанцию держишь. Сам.
— Ну так я вообще весь из себя воспитанный и просто на диво скромный! — гордо подбоченился я. — А позвольте, коллега, в связи с этим вопрос…
— Нет. — Степа кивнул на киоск. — Все, работаем.
И точно — из киоска показалась довольная физиономия Юры.
* * *
— Ну и как там?
— Все пучком, можно прыгать. Щас, кое-что сделаем…
Юра отвязал веревку от сиденья и прикрепил ее к решетке с внутренней стороны. Развернув решетку, он придирчиво осмотрел ее. По-моему, получилось неплохо: если не всматриваться, да не пихать пальцы, то и не заметишь.
— Значит, смотри сюда, доктор. — Юра почесал нос, прищурился и деловито затараторил: — По логике, нам бы надо две тачки. Но у нас одна. Поэтому сделаем так: заброс-выброс — здесь (тут он кивнул на киоск вентиляционной шахты). Мы прыгнем, ты аккуратно поставишь решетку на место, поедешь со двора прямо, потом направо, считаешь ливневки, у третьей тормозишь. Через нее будем давить хабар, потому что сюда таскать — замучаешься. Док, все понятно?
— Понятно, — кивнул доктор. — Решетку на место, покидаю двор через противоположный выезд, останавливаюсь у третьей по счету решетки ливневой канализации.
— Правильно. Док, у тебя будет порядка получаса, так что не поленись, поезди по окрестностям, поищи знак.
— Знак?
— Да, «дорожные работы» или просто «кирпич»…
— Юра, я не буду заниматься такими глупостями.
— Ну, я так и подумал… Но тогда придется развернуться и встать против движения. Если встать почти над ливневкой, раскрыть задние двери, один сзади встанет, второй принимать будет — и не видно, пока проедут, оглянутся, особо и не рассмотришь ничего… Да, так будет нормально. В общем, как натаскаем, вы — на выброс через «вошку»,
[17]
а я останусь, буду подавать. Потом там же и выброшусь. Док, смотри, вторую веревку береги как маму: без нее вся операция пропадет.
— Ну так может снять с киоска сразу…
— Нет, это на выброс, так что это святое. Да и вдруг кто-то из народных мстителей отвяжет — ну, мало ли… В общем: береги.
— А почему бы нам всем троим не выбраться потом через «ливневку»? — внес я рацпредложение.
— Наверное, там тесновато будет, — сказал Степа.
— Точно, — подтвердил Юра. — Вы, жиробасы, там не пролезете.
— Это мы — жиробасы? — Я не удержался и хмыкнул. — А ты, значит, Дюймовочка, и пролезешь?
— Запросто. — Юра творчески подмигнул мне. — На свете, друг Херацио, не так уж много дыр, в которые не смог бы я залезть.
— Юра, вы меня убиваете, — прошептал пораженный доктор. — Вы знаете Шекспира?
— Я знаю Мыколу Пидмынюка, це вин казав… Итак, повторяем. — Юра мгновенно посерьезнел. — Мы прыгаем, док закрывает решетку, едет, куда сказано. Таскаем, передаем, когда осталось мало, вы возвращаетесь на выброс. Если успеем выдавить все, подъедем, прикроем ваш выброс, в смысле машиной закроем от двора. Ну это уже потом посмотрим, разберемся, это не суть важно. Вроде бы все… А! Турист, ты альпинист, нет?
— Ну… Я все больше пешком, да на понтонах… Вообще, было дело, по горам мы ходили, но без снаряжения, а так, ножками…
— Короче, ты с веревкой обращаться умеешь?
— А чего тут уметь? Вцепился и полез. Руки у меня довольно крепкие, так что…
— Перчатки есть?
— Нет.
— Плохо. Значит, слушай сюда, турист. Веревка тонкая, без узлов. Держаться трудно. Если вдруг не удержишься и начнешь скользить — отпускайся и падай. Там пять метров, пол ровный, не расшибешься.
— А почему…
— Потому что можешь запросто ладони до костей ободрать. То есть тогда нам придется вкалывать вдвоем. Более того, сам ты обратно выброситься не сможешь, тебя придется вытягать, и потом будешь месяц инвалидом. Турист, ты меня понял? Это очень серьезно.
— Понял, — кивнул я. — Если чувствую, что не могу удержаться, — ни в коем случае не скользить, отпускать веревку и прыгать.
— Молоток, — похвалил Юра. — Смотри, не забудь. Ну что, все готовы?
— Одну минуту. — Я обратился к доктору: — Позвольте ваш фонарик? Обязуюсь вернуть в целости и сохранности.
— Не знаю, стоит ли, — замялся доктор. — Видите ли, мне не жалко, но… Гхм…
Ну надо же, доктор зажал фонарик! Вот это новости.
— У нас на троих два фонаря, — неожиданно вмешался Степа. — Это плохо, но терпимо. Если ты заберешь у доктора — он останется без фонаря. Это понятно?
Это понятно. Тупейшая формулировка: ясно, что если я заберу фонарь, то он останется без него! Это что, обязательно озвучивать?
— Ну так он-то остается здесь! Зачем ему фонарь?
Наши солдафоны переглянулись, синхронно покачали головами — я бы сказал — осуждающе покачали, а доктор снял очки и принялся смущенно протирать их носовым платком, старательно отводя от меня взгляд.
