В отличие от Палыча, Валентин прекрасно умел читать взгляды, не только начальственные, но и вообще все подряд — это было частью его работы.
Быстро перебрав варианты, при которых доктор мог слышать это роковое для него имя, Валентин сделал единственно возможный вывод:
— Гена назвал имя Палыча… Верно?
Доктор опять втянул голову в плечи — мотать головой не посмел, но крепко зажмурился и замер.
— Все, лимит терпения исчерпан, — решительно бросил Валентин. — Палыч, берите этого упорного хлопца и поезжайте к нему домой. И как следует поработайте с его семьей. Особенно с дочкой. Вот тут-то оно и появится — страстное желание сотрудничать со следствием.
— С удовольствием! — плотоядно рыкнул Палыч, вскакивая с кушетки. — А ну, огрызок, иди к папочке…
— Не надо! — тонко крикнул доктор — примерно на пол-октавы выше, чем при упоминании давеча о приснопамятном тридцать седьмом. — Я все расскажу…
Таким образом неподготовленное интеллигентское сопротивление было привычно подавлено весомыми аргументами Системы: доктор быстро выложил все, что знал, и без запинки ответил на самые сокровенные вопросы.
— М-да, незадача, — озабоченно протянул Валентин, осмысливая услышанное. — Как реагировали остальные участники «консилиума» при упоминании имен Палыча и Шоты?
— Никак, — не задумываясь, выдал доктор. — По-моему, никто даже не обратил на это внимания.
Что ж, вполне может быть. Никто из этого «Бункера» до недавнего времени ни разу с ними не пересекался, так что…
— Беседу писали?
— Ннн… Эмм…
— Хорошо, сформулирую иначе: вы выдели, чтобы кто-нибудь из присутствующих пользовался диктофоном, камерой либо какими-то иными техническими средствами?
— Нет, не видел. Ну, по крайней мере, явно никто этого не делал.
— Ясно… Видите, доктор, как все оказалось просто? Могли бы сразу все рассказать и не было бы вот этого безобразия, — тут Валентин кивнул на Палыча.
— Просто я не думал… — доктор с опаской покосился на Палыча. — В смысле, не предполагал, что органы могут применять такие… гхм… методы…
— Доктор, вы укрываете раненого террориста, который взорвал режимный государственный объект. Ну и какого же вы отношения ожидали от органов? Да вас, по логике, без всяких разговоров должен был сейчас штурмовать спецназ — со всеми вытекающими!
— Одну минуту… — доктор опять опасливо покосился на Палыча и озабоченно нахмурился. — Это что ж получается… Пациент упоминал о…
— Пусть это вас не беспокоит, мы во всем разберемся, — оборвал его Валентин. — Пойдемте, посмотрим, как там поживает наш террорист…
* * *
Гена лежал в резервном «VIP-люксе», наскоро переоборудованном под реанимационную палату. Размеренно дышал допотопный аппарат, поддерживающий существование инженера «Блиндажа», тихо дребезжал старенький холодильник — «люкс» был под стать нищей больнице и всему нашему социальному здравоохранению. Очевидно, и в «випах» здесь числились дети старших слесарей и водителей снегоуборочных машин, которые получали больше местных врачей и имели возможность заплатить за столь сомнительные удобства.
Голова раненого была почти сплошь забинтована, открытыми оставались лишь рот и ноздри.
— Бинты снять можно? — спросил Валентин.
— Для опознания? — понятливо уточнил доктор. — Это бессмысленно. Лицо изуродовано, под повязкой сплошное мясо.
«И как же нам удостовериться, что это действительно Гена?» — подумал было Валентин, но Палыч предвосхитил этот вопрос, указав на шрам, красовавшийся на запястье инженера.
— И что? — не понял Валентин.
— Это я ему поставил, — с неожиданной грустью в голосе сказал Палыч. — Это Гена, сто пудов.
— Понял, вопрос снят.
Валентин сунул руки под мышки, склонил голову набок и, искоса поглядывая на Гену, погрузился в размышления. Собственно, размышлять уже не имело смысла: все ясно, нужно решать вопрос, но…
Валентин упорно перебирал варианты, проверяя себя. Нельзя ли выйти из положения как-то иначе? Бывает ведь так, что ситуация только с первого взгляда кажется однозначно тупиковой, а если как следует присмотреться, всегда можно найти какой-то спасительный выход…
Да, бывает. Но сейчас не тот случай.
Гена обречен. Доктор тоже.
Валентин наконец определился и молча раздал команды: со значением посмотрел на Палыча и кивком указал на Гену. Чтобы исключить превратное толкование, дополнительно кивнул на аппарат. Затем перевел взгляд на Шоту и вообще без всяких намеков ткнул пальцем в холодильник.
На этот раз Палыч не подвел: сразу все понял, скорбно поджал губы и, окатив Валентина свинцовым взглядом, молча кивнул.
Надо же, даже у такого дуболома есть какие-то чувства. Хоть он и не дружил с Геной, но привык к нему: долго работали вместе, были членами одной команды.
Шота, напротив, несмотря на простоту задачи, «притормозил» на ровном месте:
— Эээ… Не понял? А что с холодильником делать?
Зато доктор сработал за двоих и проявил нездоровую сообразительность: побледнел, как свежий больничный бюллетень, томно всхлипнул — дыхание перехватило от страха, и пролепетал:
— Если… Если выключить… Сигнал… Сестра… Нельзя!
— Раскрути термостат, оторви проволоку, поставь «мост», — специально для умственно отсталых Валентин показал, где именно нужно поставить этот самый «мост».
— Ага, понял, — Шота с готовностью достал нож и направился к холодильнику.
— Никакого сигнала не будет, — Валентин принял доктора под руку и деликатно повлек к двери. — А нам с вами нужно вернуться в кабинет и срочно решить один важный вопрос.
— Я не… Я не позволю! — попробовал было воспротивиться доктор.
— Доктор, если вы будете шуметь, нам придется ликвидировать весь персонал, который сюда заявится, — без обиняков предупредил Валентин. — Вы что, злодей? Вы желаете смерти своим подчиненным?
С этими словами Валентин решительно вытолкал доктора из «люкса» и повел в кабинет.
В кабинете Валентин истребовал у смятенного доктора ключи от сейфа. Доктор неожиданно воспротивился: с присущей ему бесхитростностью метнул взгляд в сторону вешалки, затряс головой и пробормотал:
— Нет ключей… Потерял где-то… Не помню…
— Что за блажь, доктор? — Валентин надел тонкие нитяные перчатки, забрал из кармана болтавшегося на вешалке докторского плаща ключи и через несколько секунд отпер сейф. — Какие теперь между нами тайны?
В сейфе, помимо всего прочего, был пакет с разнообразными препаратами.
— А, понял! — озарился Валентин. — Неудобно, да? Такой весь из себя честный и принципиальный, гордый потомственный интеллигент и тривиально тырит лекарства. Стыдно, да?
