Я сказал, что ходок был узкий?
Он был реально узкий. Если в тоннеле Петровича можно было тащить втроем, ухватив с разных сторон, то здесь приходилось двигаться в колонну по одному.
Тащили мы с Юрой, на правах самых невредимых. Я двигался спереди, и практически весь вес приходился на меня, а Юра сзади лишь поддерживал.
Думаю, вы уже поняли, в те минуты я ненавидел Петровича всеми фибрами души.
Нет, я понимаю: гений сыска, умница, мозг команды, я сам неоднократно об этом говорил, но…
Всё это было наверху, в цивилизованном мире.
А здесь, внизу, в измерении «война», Петрович был страшной помехой и, не побоюсь этого слова, подставой для всей команды.
Не знаю, может, и случайно так вышло, но обратите внимание: из всей команды при первом боестолкновении серьезно ранили именно его. И именно из-за него ранили всех остальных, особенно досталось Комиссарову, потому что пришлось тратить время на затаскивание Петровича в вагон.
А потом он неловко прыгнул и таким образом в очередной раз подставил всю команду, пришлось его вытаскивать из-под огня, в результате чего мы все чуть не погибли.
Ну и повторюсь ещё разок… Вы помните, по чьей вине мы ввязались во всю эту передрягу?
— Живей, орлы, живей! — торопил Стёпа. — Некогда отдыхать, напрягитесь, немного осталось…
Ну вот, видите? А теперь, вместо того чтобы бежать во всю прыть, спасая свои шкуры, мы вынуждены изо всех сил напрягаться, волоча этого… гхм… товарища, в общем, и при этом двигаемся как минимум в два раза медленнее, чем если бы перемещались налегке. Погоню за нами отрядят обязательно, как только на станции очухаются и выделят боеспособных людей, так что это лишь вопрос времени.
И этого времени у нас в обрез.
Ну и как, по-вашему, не подставляет ли нас толстый недотепа и в этот раз?
В общем, от этой нервной спешки и дикой нагрузки я где-то к середине пути так вымотался, что стал скверно соображать. И тут меня посетила замечательная мысль…
Вот если сейчас Стёпа пристрелит Петровича… нет, это я так, в плане гипотетических рассуждений… Хм… Тогда мы сможем бежать налегке, и наши шансы на спасение увеличиваются чуть ли не в разы.
Вы не поверите, но Петрович, прилипший к моей спине, словно бы уловил мой тяжкий ментальный посыл и слезно простонал:
— Мужики… Бросьте меня к е… маме… Уходите сами, я вас торможу…
— Нельзя тебя бросать, ты слишком до хера знаешь, — грубо ответил следовавший сзади Стёпа. — С тебя столько информации сдоят, что нам потом однозначно не жить.
— Ну… тогда пристрелите меня, — совершенно серьезно заявил Петрович. — Спасайтесь, со мной вам не уйти.
— Не могу, патронов нет, — так же серьезно ответил Стёпа и щёлкнул затвором, очевидно демонстрируя отсутствие патронов, — я не видел, поскольку не мог обернуться. — Последние у платформы потратил.
— О господи… ну тогда…
— Петрович, заткнись! — не выдержал Стёпа. — Терпи молча, осталось недолго…
Чуть позже я понял и осознал, что это был приступ малодушия. Но в тот момент… Можете считать меня негодяем и подлецом — в тот момент я искренне желал Петровичу смерти. Если бы Стёпа пристрелил его или Юра зарезал — неважно, я бы принял это как должное.
И за этот приступ мне потом всё время было стыдно. Не перед Петровичем и ребятами, они-то даже и не узнали об этом, а перед самим собой. За то, что дрогнул в минуту тяжких испытаний и на какое-то время утратил себя…
* * *
Добравшись наконец-то до заветной двери, мы получили возможность немного передохнуть: уложили Петровича на пол и сами упали рядом. Стёпа сходил на разведку и вернулся спустя минуту с хорошими новостями.
— В тоннеле пусто. Дрезина на месте.
Здорово! Вражьей активности нет, Петровича дальше можно не тащить, в самом деле, это очень хорошие новости.
Помимо дрезины на подстанции было ещё несколько полезных штуковин: пожарный щит, металлический шкаф с инструментами, и несколько касок с рабочими налобниками.
[11]
Вот это было очень кстати: наши фонари погибли ещё при первом боестолкновении, мы их просто побросали, когда грузились в поезд.
Так… Может, кто-то подумал, что мы прыгнули на дрезину и помчались? Согласен, это было бы здорово, но на деле всё получилось немного сложнее. Эта допотопная штуковина на ручной тяге стояла прислоненная боком к стенке, так что пришлось всей толпой тащить её и устанавливать на пути. Весит она как минимум полтонны, а то и поболее. А поскольку все, кроме нас с Юрой, были ранены и не могли особо напрягаться, основная нагрузка опять легла на нас.
— Ух, ёпп… — возмутился Юра. — Эта дрянь из свинца, что ли?
Если я переживу этот сумасшедший день, непременно пойду лечить грыжу. Нет, я ничего не знаю про грыжу и до сегодняшнего дня никогда о ней не думал, но теперь я уверен: она у меня есть!
На этом, однако, сложности не кончились. Места на дрезине было чрезвычайно мало, так что о комфортной езде такой толпой не могло быть и речи. Примерившись и так и этак, мы плюнули на это дело, уложили на дрезину Петровича и пошли пешочком, толкая дрянную железяку перед собой. Действительно, транспортное средство на ручном приводе.
Вскоре впереди показалась развилка.
Мы остановились и отправили Юру на разведку. Через некоторое время он вернулся и доложил:
— Чисто. Никого нету.
Это меня ни капли не удивило. Диверсантам нет смысла сидеть на развилке и ждать нашего возвращения. Они отправили нас на верную смерть и спокойно утопали по своим диверсантским делам. А вот куда именно утопали, это уже другой вопрос.
Добравшись до развилки, мы обнаружили, что пост связи уничтожен: остался обрубок кабеля да вдребезги раздробленная панель.
— Вот ведь незадача, — констатировал Стёпа. — Спартак?
— Можно попробовать сделать связь, — обнадёжил Спартак. — Надо полчаса и чью-нибудь мобилу, свою не дам. Мне бы только с кабелем разобраться.
— У нас нет полчаса, — покачал головой Стёпа.
— И вообще, не стоит туда звонить, — вмешался Комиссаров.
— Это почему?
— На станции был наш спецназ. — Комиссаров тяжело вздохнул. — Это они по нам стреляли.
— Точно?
— Точно. Заметили, у них масок не было? На поражение работали, маски не нужны. В общем, узнал кое-кого. Да и вообще, по всем признакам — наши.
— И чего ж ты не побежал да не заорал «Я свой!!!»? — ехидно поддел Юра.
— Да как-то не бежится да не орется, когда по тебе стреляют, — признался Комиссаров. — Ну и не думаю, что от этого был бы толк. Они нас ждали и точно работали на поражение.
