Интересно, если все так серьезно, зачем тогда позволили нам набраться? После экскурсии в погреб мы все были изрядно подшофе, а Спартак так и дважды изрядно, он даже икал и временами предпринимал попытки заснуть.
В отличие от нас, Юра был трезв. Он весь сочился удовольствием и блаженно жмурился, словно обожравшийся дармовой сметаной кот.
— Что, сволочь, таки развлекся с «эскортом»? — неприязненно пробурчал я.
— Не понял… ты чего так окрысился? — удивился Юра. — Или я у тебя подружку увел?
— Так развлекся или как?
— Ну развлекся, и что? И я не понял, при чем тут какой-то «эскорт»?
— Ну все, теперь записывайся в вендиспансер, — я зловеще хмыкнул. — И первым делом проверься на СПИД.
— Не понял… — у Юры буквально отвисла челюсть. — Ты че, совсем бухой?
— Я-то в порядке. А вот ты допрыгался, гнусный распутник!
Юра быстренько обежал взглядом соратников: пациент шутит или это программное?
Степа с доктором выдали порцию скорбного молчания, а рубаха-парень Спартак развел руками и с живейшим сочувствием причмокнул. Нет, мы вовсе не злыдни, просто в нашем маленьком коллективе это своего рода норма: в небоевой обстановке или во время оперативной паузы обстоятельно приколоться над ближним, благо ближний дает для этого повод.
Тут Юрину самодовольную эйфорию как ветром сдуло, он мгновенно утратил чувство юмора, перешел в режим «на измене» и стал приставать к доктору с вопросами по факту «инцидента».
Док умело избегал прямых ответов, сыпал терминами и менторским тоном изрекал простые истины, сводящиеся к тому, что не стоит сломя голову бросаться в омут внезапного интима, нужно соблюдать осмотрительность и разборчивость в такого рода развлечениях, что есть такое понятие, как «нравственность», «постоянный партнер», что, в конце концов, вот эти резиновые штуки, в которые Юры и Степы обычно запаковывают носимый НЗ и которые натягивают на ствол оружия в рейде — они помимо этого еще и препятствуют размножению прожорливых похотливых дебилов (вот так новость, да?), и так далее, и по тексту в том же формате.
Спартак сочувствующе вздыхал и бросал туманные намеки, что у него есть знакомый ветеринар, который быстро и качественно лечит все подряд серными мазями и противостолбнячными уколами, а я осуждающе качал головой и с трудом сохранял суровое выражение лица, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Парочка охранников на симметричных диванчиках у двери кабинета с любопытством прислушивались к нашим дебатам: мы говорили негромко, но были рядом, так что они невольно входили в аудиторию и создавали массовость и даже некоторую публичность Юриного грехопадения.
В общем, какое-то время было нескучно и забавно, но, как и ожидалось, правильному Степе это издевательство быстро надоело, и он с треском развенчал наши гнусные инсинуации.
— Это высший эшелон, — вот так сказал он. — За их здоровьем следят примерно так же, как за здоровьем первых лиц государства…
Сравнение показалось мне некорректным, но доктор не стал упорствовать и подтвердил: да, по поводу здоровья разово употребленных особей переживать не стоит, однако все, что касается нравственности, остается в силе.
Юра ненадолго впал в ступор на предмет «посмеяться вместе со всеми» или «надуться и гордо обидеться», но тут из кабинета вышел Петрович.
Домовитый искательно уставился на Петровича, тот кивнул и показал на Юру. Домовитый скомандовал:
— Юра, вперед! — как будто на штурм отправил, и наш прожорливый Казанова, отбросив сомнения, резво убыл на аудиенцию.
* * *
Петрович был багров, взбудоражен и задумчив. Как будто только что преодолел сложнейшую полосу препятствий и теперь пытался припомнить, все ли сделал правильно, не упустил ли чего?
— Ну как?
— Ннн… нормально, в общем. Вроде бы нигде ничего… Эмм… Но хочу предупредить: попроще. Зауми не любит.
— А подробнее?
— Потом, все потом… Пойду-ка я, махну рюмашку-другую…
Петрович задумчивой сомнамбулой выплыл вон, и в библиотеке воцарилась тишина. Домовитый с Веней-старшим перестали бурчать у окна и выжидающе уставились на дверь кабинета, словно бы в предвкушении каких-то неприятных неожиданностей. Понятное дело, Ольшанский — кадр проверенный, умница, светило сыска и все такое прочее… А Юра — дремучий варвар (один из всей компании пытался протащить нож в охраняемую зону), так что вполне может выкинуть что-нибудь непредсказуемое или даже неприличное.
На мой взгляд, зря они переживали. Юра у нас хоть и дремучий, но очень хитрый и по-звериному интуитивный. Он с легкостью встраивается в любую ситуацию и умеет находить общий язык с кем угодно, кроме, пожалуй, особей с заднеприводными тенденциями. Так что, если Серый нормальной ориентации, все будет нормально.
Да, если кто-то пытается припомнить, в каком месте повествования были доведены ФИО товарища, приказавшего вытащить нас в «свет», не утруждайте себя, нам до сих пор его не представили. Инструктаж был коротким и отчасти странным: «слушать внимательно, отвечать быстро и без раздумий — первое, что в голову взбредет, и ни в коем случае не задавать вопросы!» — словно бы речь шла о тестировании на нестабильном аппарате с односторонней связью. Я заметил, что никто из наших не озвучил вопрос «а как, собственно, обращаться к таинственному вельможе?», поэтому тоже не стал проявлять активность в этом направлении, а для себя окрестил его Серым. Коль скоро он «серый кардинал» и предпочитает оставаться в тени, пусть для нас с вами и далее будет проходить под этим позывным.
Ожидая своей очереди, я рассматривал книги и отвлеченно размышлял. Я записной библиофил, запоем читаю с детства. Одним словом, книги — это моя страсть. Возможно, мачо меня за это поругают, но… если вдруг остро встанет вопрос, что лучше, книги или женщины, я возьму мучительную паузу и буду долго думать.
Как и все прочее в этом доме, библиотека была очень даже на уровне. Да что там «на уровне», это для такой библиотеки просто оскорбление: она была превосходной, восхитительной, потрясающей!
Я счастливый обладатель шикарной по обывательским меркам библиотеки, которая собрана тремя поколениями моей семьи: дедо-бабами, папо-мамами, дядькой и мной лично… Так вот, моя прекрасная библиотека, которой я заслуженно горжусь, люблю и лелею — это… это просто какой-то жалкий микроб в сравнении с исполинским организмом той библиотеки, где мы сейчас находимся.
У меня никогда не будет такой библиотеки. Полжизни уже прожито (в таком ритме и при такой службе я вряд ли доживу до полтинника). За оставшиеся двадцать пять лет я не соберу даже четверть тех книг, что у меня есть, а уж про здешнюю книжную сокровищницу и говорить не стоит.
Ну и, коль скоро попер такой пессимизм, можно далее продолжать по логике жизни: у меня никогда не будет такого дома.
Таких вещей, которые есть в этом доме.
Таких машин, которые стоят во дворе этого дома.
