От обиды у меня перехватило дыхание — едово вымолвить не мог. Вот спасибо-хорошо! Рота будет двигаться цепью вниз, по распадку, который выходит прямиком на село, к горловине ущелья. По этому распадку пять минут назад убежал командир первого взвода Леха Медведев, прихватив с собой дозорное отдеоение. Разведдозор на сопке в данной ситуации был нужен роте как корове седло. Получалось, что ротный не хочет пускать меня в серьезное дело, потому что я, по его мнению, еще недостаточно обкатан. А чтобы это не выглядело как отстранение от участия в операции, он вручил мне трех индюков, которые из-за потертостей не в состоянии перемещаться в нужном темпе, и теперь посылает в безопасное место. Чтобы не путался под ногами. Чтобы не обгадил операцию неумелыми действиями. Чтобы посмотрел со стороны, как должны работать настоящие мужики. Господи, как обидно!
Справившись с дыханием, я глухо пробормотал:
— За дурака меня держите? Я уже обстрелянный! Разрешите участвовать в операции!
— Но-но, малыш! — урезонил меня ротный. — Полегче! А кто тебя отстраняет? Участвуй на здоровье! Вон — забирайся на сопку и участвуй сколько влезет. — И жестко обрезал, заметив, что я вновь пытаюсь открыть рот. — Разговоры! Еще слово — посажу на бэтээр и отправлю в долину вместе с этими шлангами! — Ротный кивнул на бинтованных „разведчиков“ и поставил точку в неприятном разговоре: — Все! Мы начинаем движение через двадцать минут. К этому моменту вы должны миновать верхнюю точку. Вперед!
Спустя 15 минут мы перевалили вершину сопки — мои разведчики, несмотря на потертости, перемещались довольно расторопно.
Оказавшись на обратном склоне, я с досадой обнаружил, что не могу выполнить на все сто даже это бутафорское боевое задание.
Сразу за сопкой, на которую мы вскарабкались, располагалась следующая — чуть повыше. Она надежно прикрывала от наблюдения примерно три четверти заброшенного села. С нашего места можно было рассмотреть лишь верхнюю часть Чекурдаха — с десяток домишек, прилепившихся к горному склону у самой горловины ущелья.
— Тьфу, еб! — досадливо ругнулся я. — Вот еще не было печали! Н-н-н-да… Пошли, орлята, на ту сопку — оттуда будем наблюдать, — бросил я своим разведчикам и начал спускаться по обратному склону.
— Не понял! — Я угрожающе сдвинул брови. — Вы че, орлята, от рук офуели? Я сказал — вперед!
— Бо велел здесь находиться, — упрямо повторил веснушчатый рыжий крепыш. — Велел наблюдать. Отлучаться никуда не велел.
— Что ты заладил: „велел“ да „велел“! — раздраженно буркнул я. — И потом — что это за Бо?! Командир роты тебе что — братишка, что ли? Для тебя он капитан Болдырев, салага!
— Бо велел на операциях называть его „Бо“, — настырно заявил рыжий. — И вообще ко всем обращаться по кличкам, когда на операциях. Гусь, Ведро, подтвердите!
Товарищи рыжего синхронно кивнули.
— Может, вы просто еще не в курсе, товарищ лейтенант? — ехидно поинтересовался рыжий и замолк.
Я досадливо прикусил губу. Три пары прищуренных глаз с нескрываемым недоброжелательством смотрели на меня сверху. Вот так попал! Угу, угу… Ну и чего теперь делать? Возмущаться — глупо. Ротный действительно дал команду находиться на этой сопке. Дотошно объяснять, что для выполнения задачи иной раз необходимо творчески подходить к командам начальства, — „потерять лицо“. Сам ведь начальство. И потом — здорово задело самолюбие вот это „товарищ лейтенант“. Дать бы гаду рыжему промеж глаз, да нельзя — прав он… Насчет распоряжения ротного по поводу кличек я был в курсе. За то время, что я валял дурака на Большой земле, мои соратники здесь успели вырасти в боевое братство со своим специфическим укладом и духом корпоративного неприятия посторонних. Успели обзавестись боевыми кличками — все до последнего солдата. Я напрасно надеялся, что, побывав в первом рейде, уравнялся с ними. Это не так. Для них я по-прежнему „товарищ лейтенант“ — посторонний я. Правда, офицеры роты насмешливо обзывают меня Профессором — за мои велеречивые измышления по различным поводам. Значит, если эта кличка закрепится, вскоре в рейдах меня будут звать Про: в боевой обстановке все длинные слова максимально сокращают, чтобы экономить время на их произношении, — так диктуют законы войны. Но мне еще предстоит заработать свою боевую кличку. Пока не сподобился. Очень, очень обидно!
— Ну и хрен с вами, шланги, — с безразличным видом бросил я, подавляя клокочущее в груди негодование, — обойдусь как-нибудь и так. Я пошел. — Помахав троице ручкой, двинулся вниз по склону сопки.
— Бо велел сидеть здесь, — неуверенно пробормотал мне вслед рыжий, — всем велел!
— Вот и сидите, раз велел, — огрызнулся я. — Может, чего-нибудь высидите. А мне надо организовать наблюдение.
— Нельзя одному! — отчаянно зазвенел голос рыжего. — Без прикрытия нельзя, товарищ лейтенант! Ротный жопу на куски…
— Да пошел ты! — заглушил я рыжего. — Тоже мне, наставник нашелся! Заткнись себе в тряпочку и сиди где велели. Тьфу! „Велел“, „велел“! — Махнув рукой в знак презрения к рыжему, я наддал во все лопатки и вскоре был вне речевого контакта с троицей.
Перевалив через вершину сопки, я выбрал дерево потолще, спрятался за ним и начал себя успокаивать, одновременно наблюдая за местностью. Получалось даже хуже, нежели я предполагал. Помимо всего прочего, ротный втихаря приказал троице присматривать за мой. Иначе чем объяснить последнее отчаянное восклицание рыжего? Ай-я-яй, как нехорошо! Да что ж он — вообще за офицера меня не считает? Меня, такого крутого и навороченного, отличника-краснодипломника, стрелка-снайпера и рукопашника, от винта! Ну, погоди, ротный! Я тебе докажу. Ты будешь об этом горько сожалеть — о своем недоверии. Ха! Без прикрытия нельзя…
Немного успокоившись, я принялся вникать в обстановку. С этой позиции Чекурдах просматривался не полностью — мешали небольшие холмы справа от распадка. Но, по крайней мере, две трети села я мог видеть как на ладони.
Понапрягав зрение с минуту, я обнаружил две интересные вещи. Во-первых, в селе кто-то был. Из нескольких дворов, расположенных в нижней части, струились тонкие голубоватые дымки. Во-вторых, то место, где я находился, по всем параметрам годилось для универсального поста сторожевого охранения. Отсюда прекрасно просматривался распадок, выходивший к селу, и почти три четверти подступов к ущелью. Будь я командиром гоблинов, обязательно поставил бы сюда сторожевой пост на три сектора. Плюс наблюдателя на пару десятков метров выше села по горному склону. Тогда к ущелью ни одна букашка не проползет незамеченно — не то что рота спецов.
— Хорошо, что гоблины — не профессиональные вояки, а бандиты, — глубокомысленно заметил я вслух. — А то, понимаешь, понавтыкали бы постов где… — Договорить не получилось. Я замер как вкопанный с разинутым ртом. Автомат вдруг стремительно выскочил у меня из рук и взвился ввысь, вдоль дубового ствола…
Ну вот, я приехал. Заруливаю в огромный двор, обнесенный трехметровым каменным забором. На заднем плане двора прилепился небольшой каменный же домик — комната для официальных приемов, кухня и спальня. Бо строится. Он уже два года строится — вон кирпичи и плиты гниют возле забора. Большой и добротный дом — это престиж. Бо прекрасно понимает это, но ему лень расстараться ради каких-то эфемерных высопарных принципов. Он — дитя Азии, ценит в первую очередь то, что действительно необходимо для хорошей жизни. Например, хорошую еду, удобную одежду, красивых женщин и „уют-комфорт, тудым-сюдым“, как он сам любит повторять.
