— Вязать нэ буду, — сообщил мне старший гоблин, закончив свое мерзкое дело и давая знак, чтобы отпустили ноги Бо. — Такой не ходыт. Сабсэм, воабще нэ ходыт!
Они ушди, закрыв за собой дверь. Тянулись минуты. Я молча плакал, глядя на Бо. Нет, я не истерик и не тряпка. Просто я совершил глупость, и из-за этой глупости здоровый мужик Бо сейчас лежал в одних трусах, связанный, на грязном полу, избитый до полусмерти, с израненными, кровоточащими ногами. А я не мог ничем помочь ему. Даже тряпку к ступням не мог приложить.
Через некоторое время Бо пришел в себя и спросил, который час. Как ни странно, голос его звучал ровно — разве что чуть тише, чем обычно.
— Отобрали часы, — сообщил я. — Все отобрали. Да и потом — какая разница? Какая разница, сколько времени? Когда обменяют — узнаем.
— Да нет, лейтенант, разница есть, — возразил Бо и, кряхтя натужно, ерзая на спине, пополз к двери. — Щас помотрим.
Подобравшись к двери, Бо приложился щекой к полу и некоторое время что-то рассматривал через щель. Затем он активно поерзал ко мне, приговаривая:
— Щас, Щас, малыш. Судя по теням, что-то около половины, ну, может, без двадцати двенадцать. Щас развяжем тебя и — вперед. Щас…
— Да нет, хватит уж! — воспротивился я. — Один раз уже развязались. Минимум месяц теперь ходить не сможете! И потом — как вы хотите развязать?
— Я теперь вообще не ходок, — согласился Бо, подобравшись к моей лавке вплотную. — но развязать тебя смогу. Смотри. — Он задвигал щеками, как хомяк, и я с удивлением, как между его губами показалось лезвие бритвы.
— Это тот, второй, вариант, — процедил Бо сквозь стиснутые зубы. — Я буду пилить твои путы, а ты смотри в оба за дверью. Внимательно смотри! А то в этот раз эти козлики мне имплантируют в очко твои уши! По логике ихней как раз такая очередность должна быть…
— Глупость творите, — разглагольствовал я, слушая, как возиться под лавкой ротный, периодически постанывая от боли, — ничего это не изменит. Лучше бы подождали до двух часов — там все решилось бы. Кому нужно это геройство? Мало вам ноги изуродовали?
— Молчи, лейтенант, дай поработать спокойно, — зло прервал меня ротный и больше не проронил ни звука.
Через несколько минут я смог освободиться от пут и разрезал веревки на руках Бо. Мосты были сожжены — теперь нужно было действовать.
— Теперь надо быстро, — сказал Бо и, рассмотрев в полумраке мою кислую физиономию, подбодрил: — Да ты не кисни, лейтенант! Двести метров по сену, между домами, а там — ущелье. Стремительный рывок — они даже „мама“ сказать не успеют! Ты должен успеть до двенадцати, потом, боюсь, поздно будет.
— Не нравится мне все это, — упрямо набычился я. — Во-первых, я не вижу смысла в этом дурацком побеге. Обмен все равно будет — вы-то здесь останетесь. А они, кстати, за мое бегство могут вам чего-нибудь отрезать — сами говорили. И второе: почему я должен успеть до двенадцати? А в двенадцать что — светопреставление начнется?
— Никаких переговоров не будет, малыш, — сообщил Бо, с шумом засосав воздух через стиснутые зубы, — какие, в жопу, переговоры с этими ублюдками? В 12.00 этот богом забытый аул начнут планомерно стирать с лица земли. Ты заметил, как наша халупа расположена? Она пострадает в первую очередь, будь спокоен. Так что тебе надо успеть убраться отсюда до начала этой кутерьмы.
— Не понял! — взвился я. — А как же старейшины, переговоры? Наши же уехали за ними…
— Уехали бэтээры, — пояснил Бо терпеливо, как неразумному ребенку, — в каждом — наводчик и водила. А на броне пришпандорены „комки“, набитые ветками, — для наглядности. А наши щас в одних трусах подползают на рубежи наиболее действенного огня из „РПГ“. Очень, очень медленно и осторожно подползают — поэтому раньше двенадцати они ну никак не уложатся. А уж в 12.00, будь спок, здесь действительно начнется светопреставление. Так что — тебе надо успеть…
— Да вот уж хера вам, капитан! — Я злорадно покрутил кукиш перед носом Бо. — Пока наши не увидят, что мы оба удрали, они никуда не дернутся! Я понял! Я все понял — че вы меня за дурака держите! Вы дали команду: как только мы убираемся из села, наши начинают мочить. Дураку япно. Но произошло непредвиденное обстоятельство — ваши ноги. Значит, что? Никакого штурма не будет! Давайте, в задницу, аккуратно завяжемся обратно и спокойно переждем до приезда старейшин…
— Да ты совсем плохой, лейтенант! — Бо сожалеюще покачал головой. — Ни хера ты не понял! В долину за старейшинами никто не поехал. Какой обмен, парень! Два офицера спецназа взяты в заложники. А? Позор! И их меняют на гоблинов? Да лучше сразу застрелиться. А насчет штурма… Он железно будет, малыш. Независимо от нашего местонахождения. И если нас не завалят наши, то уж гоблины обязательно порежут на кусочки — будь спок.
— Почему? — отчаянно спросил я. — Почему штурм? Ведь мы-то здесь! Неужели наши нас и…
— Потому что я так сказал, — жестко оборвал меня Бо. — Это война, малыш. Ты мало побыл тут — еще не успел въехать во все… Штурм будет. И хватит об этом. Давай — присмотрись через щель к обстановке. Надо тебя дергать отсюда — с минуты на минуту начнется…
— Ах ты, сволочь узкоглазая! — чуть не навзрыд прошипел я. — Ну фуля ты бздишь: „присмотрись!“, „дергать!“. Знаешь прекрасно, что не брошу тебя тут! Закон спецназа — с операции приходят все или никто! Если я выберусь отсюда один, меня никто не поймет!
— Ага, — согласился Бо, — Спасибо, малыш, за сволочь узкоглазую…
Бо — калмык. И хотя он совсем не узкоглазый, в минуту отчаяния именно это словечко соскочило с языка — даже и не знаю, почему. Наследие предков, что ли.
Попереживав пару минут, я успокоился. Чего уж теперь… Однако перед лицом смерти нехорошо осккорблять боевого брата. Пусть даже он и совершил весьма странный, с точки зрения цивилизованного человека, поступок: заочно, не спросив тебя, распорядился твоей участью. Тем более этот брат добровольно пришел, чтобы разделить с тобой эту самую участь и даже предпринимает какие-то идиотские попытки спасти тебя.
— Извини… Извини, командир, — пробормотал я, смахнув украдкой слезу. — Вырвалось, не знаю даже…
— Ничего, бывает. — Бо неожиданно ухмыльнулся. — Это наследие предков. Мои предки почти триста лет твоими помыкали как хотели. У славянской нации в генах извечная злоба заложена к азиатам. Так вроде бы все нормально, а как ссориться с кем-нибудь начинают — обязательно узкоглазыми обзывают. Ниче, это пройдет со временем. Лет через триста-пятьсот.
Бо на несколько секунд замолк — было слышно его свистящее дыхание с натугой на выдохе. Продышавшись, он вдруг как будто умоляюще попросил:
— Слушай, лейтенант, я тебя очень прошу! Убирайся отсюда, а!
— Послушайте, какое вам дело до меня?! — мягко возразил я. — Некуда мне убираться! Что я объясню? Что бросил вас, потому что вы об этом попросили? Ну уж нет — отсюда мне одна дорога.
— Необязательно возвращаться к нашим, — вдруг выдал Бо. — Мир огромен! Ты молод, здоров, умен не по годам — недаром Профессором дразнят. Дергай отсюда и уматывай куда глаза глядят. Тысячи людей живут на нелегальном положении. При нынешней неразберихе у тебя все шансы начать жизнь заново. И какую жизнь! Судя по твоим параметрам — ты далеко пойдешь..
