— Слушай, а ты где побывал до встречи со мной?
И если уж все знаешь — зачем тут комедию ломать?
— Да нигде я не побывал до встречи со мной? И если уж все знаешь — зачем тут комедию ломать?
— Да нигде я не побывал, — возразил я. — И ничего не знаю — брякнул наобум. Видишь ли, Ольга — моя подружка, которую кто-то приговорил, имела несчастье быть губернаторовой женой. Вот отсюда и пляшу. Не более того.
— Ясно, — недоверчиво сказал Слава. — Тогда, умник ты наш, может, скажешь, какого рожна Гольдман поперся на мэрскую мусорку вторично? Когда его грохнули возле мусорки, он наверняка чего-то там искал. Одна бутылка его не удовлетворила, судя по всему.
— Полагаю, что он искал там пластмассовую воронку, через которую эти дяди меня поили, — выдал я и сердито высказал предположение: — И ты эту воронку нашел и отдал на экспертизу. И на воронке оказался уже до боли знакомый пальчик с крестиком. Так?
— Так, старик, так, — Славик развел руками и недовольно крякнул. — Ты головой в последнее время не стукался?
— Стукался, и не раз, — раздраженно подтвердил я. — А что?
— А то, что соображать стал как профессионал-розыскник, — брюзгливо пробурчал Слава. — Или тебя действительно уже кто-то проинформировал…
— А ты вообразил себя Шерлоком Холмсом, — в том же тоне вернул я эскападу. — Хочется казаться таким всеведущим, таким прозорливым… Так что там насчет воронки?
— Ну отдал я ее на экспертизу, — признался Слава. — Кстати, нашел я ее в километре отсюда, метрах в семи от правой обочины шоссе. Видимо, эти уроды застукали дядю Борю, когда он ковырялся в мусорке, жахнули по башке и воронку изъяли. А ума-то не хватило ликвидировать страшную улику — вот и выкинули по ходу движения. Я, кстати, пешочком шел по обочине. Так что — за труды с тебя магарыч.
— Будет, будет тебе магарыч, — согласился я. — Пальчики совпали?
— Есть там крестообразный шрам, — подтвердил Слава. — И воронка, и бутылка лежат у меня в сейфе. Там же — пленка с переснятыми отпечатками. А вот это — тебе, — он извлек фотографию 9 на 12. Со снимка на меня смотрел солидный дядя за сорок, красиво расчесанный на пробор, ямочка на подбородке и какой-то блуждающий взгляд — фотограф запечатлел движение глаз при съемке, профессионалы называют это «живой снимок».
— Вот ты какой, педрила, — пробурчал я и перевернул снимок. На обороте Славиной рукой было написано: «Филякин И.В. — 315 каб. БД».
– «Белый дом», — уточнил я. — Верно?
— Точно, — подтвердил Слава. — Только снимочек восьмилетней давности — чем богаты, как говорится…
— Пойдет, — я спрятал фото в нагрудный карман и мечтательно произнес: — А хорошо бы еще каминные щипцы и ледоруб из мэрского дома продактилоскопировать! Наверняка там…
— А уже, — невозмутимо бросил Слава. — И щипцы, и ледоруб «подшиты» у делу. Там, кроме твоих отпечатков, больше ничего нет. Хотя этими вещами наверняка частенько пользовались в обиходе — должна быть куча застарелых отпечатков домочадцев. Значит, протерли тщательно и дали тебе потискать сии вещицы, когда ты был в отключке.
— А это откуда знаешь? — без удивления поинтересовался я. — Или тоже — «детали»?
— Детали, старик, детали, — согласился Слава и поднял вверх указательный палец, — тут одни нюансик… Убивал наверняка не этот, — он потыкал пальцем в сторону моего нагрудного кармана. — Не-а, не этот… Психотип не тот. Поверь моему слову — чтобы так профессионально, по заказу работать, надобно иметь совершенно иной склад характера и… и незаурядные психологические данные. Так что — увы, придется искать.
— Поищем, — согласился я. — если поможете. Поможете?
— Обязательно, — с каким-то воодушевлением произнес Слава, вставая с лавки и направляясь к выходу из парка. — Мне сейчас все равно делать нечего, отчего же и не поразвлечься во благо старого приятеля!
— Вот и ладушки, — констатировал я, покидая лавку и направляясь в противоположную сторону. — Мне от вас пока ничего и не требуется более.
Последним пунктом моего посещения родного города был дом Оксаны. Нет, мстить за Дона я не собирался — мне достало ума внести эту женщину в систему профсоюзных координат как простую пешку — пусть и проходную — которую двигала чья-то безжалостная и твердая рука. Я просто хотел посмотреть ей в глаза и задать несколько вопросов, не повышая тона.
Я набрал Оксанин номер и протянул Саше Шраму телефон. Трубку взяла Оксана — так и есть, среди бела дня дома сидит и страдает. Саша попросил Николая Владимировича — мужа то бишь. Оксана ответила, что Николай Владимирович, как всегда, в командировке и будет через неделю. Ну что ж, нашему общению никто не помешает.
Спустя пятнадцать минут я уже звонил в дверь Оксаниного дома.
Дверь распахнулась — на пороге стояла моя прекрасная леди, моя бывшая подружка, которая сводила меня с ума и все это время обманывала меня.
— Проходи, — сухо сказала она, ничуть не удивившись, и, развернувшись, пошла в прихожую. Я сделал знак торчащим в калитке головам Коржика и Саши Шрама — дескать, все в норме, хлопцы — и с учащенным сердцебиением вошел в дом.
Оксана затаилась в засаде — встала за косяком. Когда я перешагнул порог прихожей, она бросилась ко мне в объятия и заплакала навзрыд — беззвучно, без слез, как-то совершенно отчаянно и безысходно.
— Господи! Какая я дура! — тихо подвывала она, прижимаясь ко мне изо всех сил. — Господи, лучше мне умереть… — и что-то еще в том же духе.
Сложная гамма чувств охватила меня. Я всем сердцем понимал, что держу (по инерции, естественно, — не отпихивать же ее силком!) в своих объятиях опасную тварь, которая принесла мне кучу неприятностей, лгала мне, в конечном итоге убила моего патрона. С другой стороны, это была моя женщина. Я полгода делил с ней плотские и духовные наслаждения, я страстно желал ее, когда мы были в разлуке, я привык к ней… Она стала частичкой моего сердца, составляющей моего бытия… В свое время я застукал свою жену с хачеком и немедленно расстался с ней. В данном случае ситуация была практически такая же — но что-то мешало мне с корнем выдрать из своей жизни эту женщину. Видимо, старею — с возрастом стал более сентиментальным и плаксивым, — вот и сейчас того и гляди слезы на глаза навернутся и зареву в голос, оплакивая свою печальную судьбину. Черт! Я же боевая машина — орудие уничтожения, солдат ПРОФСОЮЗА без страха и упрека! А ну-ка — возьми себя в руки, размазня. Раз-два, взяли!
— Я все про тебя знаю, — сухо отчеканил я, слегка отстраняясь. — Кто ты есть на самом деле, и какова твоя роль во всей этой катавасии.
Оксана часто закивала, покорно выпустила меня и, сжав руки перед грудью как нашкодившая девчонка, всхлипнула:
— Я знаю… Стас звонил.
— Стас тебе все рассказал? — удивился я. — Про нашу беседу и про то… ну, как там они с Милкой?
Оксана опять часто закивала и посмотрела на меня глазами, полными слез. Машинально я отметил синие круги, залегшие у нее под глазами, — нелегко дамочке дались последние две недели, ой нелегко! Не в силах выдержать этот полный отчаяния и скорби взгляд, я отвел глаза и проворчал:
