– Это был совсем старый дед, – сообщил допущенный в гостиную Беслан – паренек лет двенадцати. – Седой весь, с бородой…
– Дед? – Аюб аж подпрыгнул на месте. – А как ты его сумел рассмотреть?
– Он в бинокль смотрел, – пояснил глава рода – пожилой богатырь Ваха. – У нас морской бинокль есть, двенадцатикратный. Очень хороший бинокль!
– Значит, говоришь – дед? – уточнил Аюб.
– Да, дед, – подтвердил Беслан, гордый тем, что к нему на равных обращается такой прославленный абрек. – Совсем старый. Бинты у него были на голове. Раненый, наверно. Он лежал на бронетранспортере, на броне, в одеяло закутанный.
– Это был БРДМ, – поправил Ваха. – Я не видел того деда, но на улицу выходил, когда колонна проезжала. Там не было бронетранспортеров, только один БРДМ.
– А он точно живой был, не труп? – забеспокоился Аюб. – Как ты понял, что он живой?
– Он шевелился, – сказал Беслан. – Я видел. И Махмуд, собака, с ним разговаривал.
– Не смей так говорить про старших! – одернул распоясавшегося юнца глава рода. – Ты что себе позволяешь?
– Но он же предатель, – потупился Беслан. – Все село знает!
– Все равно не смей. Мал еще такие вещи говорить про старших.
– Ладно, не буду…
– Здорово! – искренне обрадовался Аюб и подмигнул мне. – Видишь, не так уж все плохо.
– И этот дед до сих пор в усадьбе Бекмурзаевых? – спросила я.
Ваха покосился на меня, с сомнением погладил бороду – не поправить ли наглую женщину, влезшую в разговор мужчин?
– Ну что, что? – бестактно поторопил его Аюб. – Не знаешь?
– Мы не следим за их усадьбой, – пожал плечами Ваха. – Но никто не видел, чтобы того деда куда-то вывозили. Наверно, он у них и лежит.
– Ну, спасибо, обрадовали. – Аюб от удовольствия потер ладони и, вспомнив что-то, обратился к Вахе: – Кстати, а ты мне никогда не говорил, что служил на флоте.
– А я и не служил, – Ваха удивился. – С чего ты взял? Я поваром в стройбате был.
– А кто служил?
– Никто не служил. С чего ты взял?
– А морской бинокль?
– А, бинокль… Ну, это еще в первую войну. Это ущелье обороняли. Одного морпеха убили, бинокль забрали. Так это давно было…
– Давай, звони Алдату, – сказал мне Аюб.
– Ты уверен?
Аюб на несколько секунд задумался. Алдат – связной государственного комитета обороны Маджлисуль Шура (далее – просто ГКО). Это личная связь Деда, и только он имел право ею пользоваться. Имя мы знали, потому что Дед, когда хотел что-то передать или связаться с кем-то из Большой Восьмерки (члены ГКО), называл связного – Алдат.
– Но ты же у нас преемница… И у нас просто нет другого выхода. Давай, звони.
Я взяла из кейса особую трубку Деда – массивный тяжелый телефон в контейнере из микропористой резины, открыла таблицу и набрала первый сверху номер.
– Прачечная, – сразу же ответил молодой мужской голос – по-русски.
– Мне нужен кто-то из Восьмерых, – сказала я, опустив приветствие.
– Всем нужен кто-то из Восьмерых, – голос хмыкнул и перешел на чеченский. – Ты кто?
– Мое имя тебе ничего не скажет. Но у меня экстренная ситуация. Срочно нужна связь.
– Подтвердись, – потребовал голос.
Я назвала один из восьми кодов доступа – они тоже были в заглавной части таблицы.
– Ладно, – сказал голос. – Если ты та самая, кем хочешь казаться, тебе перезвонят в течение пятнадцати минут.
Через десять минут нам перезвонили. Голос был другой, какой-то хриплый, простуженный, что ли, и гораздо более властный. Или просто так показалось.
– Это Саладин, – представился мой абонент. – Кто это?
Какое грозное имя! Один из Восьмерых, на слуху имечко. Наверняка боевая кличка. А сам – какой-нибудь Ваха из Беноя, бывший пастух. Ну ладно, Саладин так Саладин.
Я назвалась по табличному классификатору и условленным образом предъявила полномочия.
– Не понял, у вас там что стряслось? – открытым текстом удивился Саладин. – Почему Дед не звонит Самому по своему каналу?
Насчет такого канала я ничего не знала, а что стряслось, объяснила за секунду:
– Дед заболел. И… заблудился.
– Так… Это серьезно?
– Серьезнее некуда.
– Ну и где он?
– Есть непроверенная информация, – сообщила я. – Но вообще это не телефонный разговор. Даже по такому телефону.
– Ясно… Там, рядом, есть мужчина, на которого можно положиться?
– Есть.
– Надежный?
– Да, во всех отношениях.
– Дай ему трубу.
Я передала трубку Аюбу. Аюб в двух словах объяснил ситуацию и с ходу запросил санкцию на Бекмурзаевых. Хитрый лис! Самому лично на свой страх и риск связаться с таким кланом – верная смерть. А с высочайшего позволения ГКО можно попробовать. Даже если тебе и не удастся избежать кровной мести со стороны пострадавшего клана, то перед всем народом за то, что ты сделал, по большому счету ответит Большая Восьмерка. Короче, изгоем ты не будешь, можешь жить и трудиться в тех селах, где нет родственников твоих кровников. Молодец, что сказать.
Аюб положил телефон на стол, так и не получив ответа.
– Что он сказал? – поинтересовалась я.
– Перезвонит. Сказал, чтобы ждал. Видимо, советуется.
Спустя еще десять минут телефон Деда опять зазвонил. Трубку взял Аюб.
– Да… Да, мы здесь, рядом. До вечера? Да, два раза успеем! Сейчас ребята подъедут, и сходим… Да, сами справимся… Конечно, постараемся… Да я в курсе, мог бы и не говорить…
– Что он сказал? – спросила я, когда Аюб закончил разговор.
– Сказал – можно. – Аюб потянулся, с довольным видом хлопнул себя по ляжкам и достал свой телефон. – Спросил, хватит ли у нас сил. Я сказал – хватит. Он просил все сделать как можно тише и по возможности без лишней крови.
– Какой гуманный! – съязвила я. – А что сказал в конце?
– А ты откуда знаешь, что он что-то сказал в конце?
– Ты сказал – «я в курсе, мог бы и не говорить».
– Да так, ерунда, – Аюб беспечно махнул рукой и стал набирать номер. – Сказал, что если мы до захода солнца не разберемся по Деду – нам обоим отрежут головы. Я сказал, что я в курсе… Алло, Лечи? Салам, дорогой…
Да, действительно, Саладин мог бы и не предупреждать. Мы оба были в курсе, что нас ожидает, если мы в самое ближайшее время окончательно не проясним ситуацию. Только вот наш славный парень отнесся к этому с какой-то просто потрясающей легкомысленностью. То ли так уверен в себе, то ли совсем голову не жалко…
