– На нашем веере было что-то про ключ к тайне, –
пробормотала Даша.
– А вы решили, что веер – ключ к тайне? –
засмеялся Ной Григорьевич. – Чепуха, наверняка какой-нибудь трюизм.
– Что? – не понял Петька.
– Ну, что-нибудь очень банальное. Любовь – ключ к
разгадке жизни или что-то в этом роде.
– Вы уверены? – спросила Даша.
– Абсолютно. Через мои руки прошел не один десяток
подобных вещиц. Она была очень безвкусна, эта мадам Рене.
– Надо же, – разочарованно протянул Петька, –
а мы-то думали…
– Ну, разумеется, вы думали, что этот веер сам по себе
ключ к тайне, да? А тайны никакой нет!
– Но ведь она есть! – воскликнула Даша. –
Кто-то же интересуется этим наследством, и даже очень. Помните тот баул? Так мы
его все-таки продали за двести долларов.
– Таки продали? Ах вы, прохиндеи! – захохотал Ной
Григорьевич. Но тут же стал очень серьезным. – А ведь вы правы, какая-то
тайна с этим твоим наследством связана, Дашенька, а вы хоть прощупали эту
рухлядь перед тем, как продать?
– А как же! Но нашли только конверт с обрывком газеты
сорокового года, с объявлением о смерти отца той старушки, что мне все
оставила.
– А что там еще было, в этой газете?
– Ничего. Заметка о премьере в Камерном театре.
– В Камерном театре? Моя мама была помешана на Камерном
театре. Я до сих пор помню ее рассказы… И даже имена актеров. Алиса Коонен,
Церетели… Ну ладно, вам это неинтересно. Хотя знаете, я всегда вспоминаю мамин
рассказ об одном театральном критике, который написал… В то время был такой
расцвет театра, в двадцатых годах особенно. МХАТ, Камерный, Театр Мейерхольда,
Вахтанговский… В Камерном был знаменитый спектакль «Принцесса Брамбилла». А
Вахтангов поставил «Принцессу Турандот». И этот критик написал: «Я изменил
„Принцессе Брамбилле“ ради „Принцессы Турандот“!» Когда теперь иногда читаешь
театральных критиков, хочется плакать… Разве они так напишут? Понимаете, этот
критик – он любил! Любил Камерный театр, любил его спектакль! А потом влюбился
в нового режиссера, в новый театр! А наши критики не считают нужным кого-то
любить. Они себя любят… понимаете, о чем я?
– Конечно, – серьезно кивнул Петька. Он был в
полном восторге от старого антиквара.
– Ну-с, что там у нас дальше? – сказал Ной
Григорьевич, откладывая в сторону веер. – Ага, туфельки, прелесть что за
туфельки, как для Золушки, хоть и не хрустальные. Ну, это может заинтересовать
какой-нибудь музей разве что… Покупателей на такую вещь не найти… А впрочем,
попробовать можно. Шарф… скорее, это палантин.
– А палантины разве не из меха делают? – спросила
Даша.
– Необязательно. Из бархата тоже бывали палантины. Хотя
это, скорее всего, газ, значит, все-таки шарф!
– Как интересно! – всплеснула руками Даша.
– Между прочим, советую тебе, Даша-душа, сохранить этот
шарф. Еще несколько годочков, и сможешь носить вечерние платья. Накинешь такой
шарф, и за тобой все модницы бегать будут, спрашивать, где взяла. Ну-ка,
накинь!
Ной Григорьевич набросил Даше на плечи газовый шарф. Она
подошла к старинному зеркалу в бронзовой раме, повертелась, так и сяк
прикладывая шарф, потом набросила его на голову на манер капюшона, и Петька
ахнул.
– Лавря, отпад!
Даша была поразительно хороша в этом шарфе. Ной Григорьевич
тоже восхищенно заметил:
– Ну, что я говорил! Красавица! Уже сейчас красавица, а
что дальше-то будет, Петя?
Тот только рукой махнул.
Ной Григорьевич осторожно снял с Даши шарф, аккуратно сложил
и отдал ей обратно.
– Береги его, и ты разобьешь не только наши с Петькой
сердца.
Даша грустно улыбнулась в ответ. «Неужели у этой юной
девочки уже есть горький опыт в любви? – подумал старый антиквар. –
Парнишка явно в нее влюблен, но он для нее молод, хоть они и ровесники».
В этот момент в магазин вошла покупательница, и Ной
Григорьевич поспешил ей навстречу, успев шепнуть:
– Кажется, вы опять принесли мне удачу!
– Петька, какой он все-таки клевый, правда?
– Да, мне тоже он нравится. Знаешь, по-моему, ему можно
спокойно показать камею.
– Я и сама уже решила, – обрадовалась Даша. –
По крайней мере скажет, настоящая она или подделка.
– Она у тебя дома?
– Нет, в сумке, – улыбнулась Даша. – На
всякий случай захватила. Кстати, мне и Геня жутко понравилась.
– Только шумная очень, до сих пор в ушах звенит, –
засмеялся Петька. – Надо ж додуматься – все плюшки обкусать…
– Да, лихо!
– Ну, друзья, просто хоть нанимай вас на работу! –
сказал Ной Григорьевич, когда покупательница ушла. – Дамочка купила у меня
гарднеровскую чашку! Оказалось, она коллекционерша. Пришла в полный восторг и
оставила еще свой телефон, если вдруг появится поповский фарфор.
– Ной Григорьевич, скажите, а вот моя бабушка всегда
смеется, когда кто-нибудь хвастается, что у него есть кузнецовский фарфор.
– И правильно делает! У тебя умная бабушка, Даша! Это
невежественные советские сановники придумали. Кузнецовский фарфор – ширпотреб
дореволюционный, только и всего.
– Понятно. А еще я хотела вам показать вот это… –
Даша вытащила из сумки шитый бисером ридикюль.
– Полная мура! – скривился Ной Григорьевич.
Но Даша и не собиралась показывать ему ридикюль, она вынула
из него камею и протянула антиквару.
– О, какая прелесть! – воскликнул старик. –
Очаровательная вещь.
– Это тоже из моего наследства.
– Да? Ну что ж, не так уж плохо! Ты ее тоже береги!
– А она дорогая?
Ной Григорьевич долго осматривал камею через лупу.
– Что тебе сказать, Дашенька, душа моя? Она, конечно,
стоит довольно дорого по нашим представлениям, но сказать, чтобы это было
какое-то несметное богатство, – нет. Во-первых, она не такая уж старая,
вторая половина девятнадцатого века.
– Ничего себе не старая, – удивился Петька.
– Дорогой мой, камеи бывают античными, понимаешь? И
тогда им действительно цены нет. Но как украшение для юной красавицы, или даже
не юной, она, безусловно, внимания заслуживает.
– Иными словами, она не слишком ценная? – уточнил
Петька.
– Вот именно. Хотя и очаровательная.
– Значит, вряд ли это из-за нее те мужики колотятся?
– Вряд ли.
– Тогда, Лавря, покажи то, что их особенно волнует.
Даша достала из сумки фарфоровые кольца.
