— Это просто села, — Рашид с грустью вздохнул. — Там живут обычные люди. И арабы. Они платят хорошие деньги, никого в этих селах не обижают, люди им рады и никогда никому не «сдадут». Такие вот наши села. Давай передавай координаты. Пусть бомбят. Арабов грохнут — в одном из сел они точно есть, а заодно стариков и детей. У вас это всегда хорошо получалось...
Вот и поговорили. Вообще, мы впервые так плотно и на сравнительно равных условиях работаем с бывшим «духом», и не просто «духом», а полевым командиром, матерым таким нохчей, имеющим непоколебимую жизненную позицию. И поверьте на слово — это очень непросто. Мы настолько разные, что, если бы не та роковая нить, что связывает нас, между нами по определению не могло быть ничего общего...
Этот серпантин оказался вполне приличным. Тропа широкая, видимо, не только козлы здесь скакали, забирает круто вправо, летальных длиннот нет (прямых участков более ста метров), если кто и выскочит из-за поворота, можно в упор отработать...
А почти в самом конце нас ожидал ужасный сюрприз.
— Вот так ни хера себе! — воскликнул Вася Крюков, уткнувшись носом в широкую спину Рашида. — Ну и как мы теперь?!
А был здесь, братцы мои, тривиальный обвал. Или оползень. Иными словами, тропа внезапно обрывалась в пропасть, справа имелась вогнутая стенка с отрицательным углом, а метров через пятнадцать тропа возобновлялась вновь и, как ни в чем не бывало, бежала дальше. Посмотрели в пропасть — дна не видно, туман. Любому школьнику понятно, что без альпинистского снаряжения ловить тут нечего. Мы не школьники, снаряжение достать — не проблема, а не взяли его потому, что собирались просто прогуляться пешком, а вовсе не штурмовать заснеженные пики.
— Не было... — голос Рашида дрогнул и нечаянно сбился на фальцет. — Гхм-кхм... Не было этого! Тут всегда все нормально было...
Вид у абрека был такой, словно этот кусок тропы обвалился по его личной халатности.
— Час — псу под хвост, — Петрушин озабоченно посмотрел на часы. — Ты по правой ходил?
— Ходил, — кивнул Рашид, не смея поднять виноватый взгляд.
— Ну и как там?
— Да ты не тушуйся, орлом держись, — вмешался Костя. — В горах, бывает, и не такие куски отваливаются, целые экспедиции накрывает. Ты-то тут при чем...
— Там все нормально, — Рашид поднял голову, но по-прежнему избегал встречаться взглядом с Петрушиным. — Но там село недалеко, километра полтора — я говорил.
— И прямо в конце серпантина проходит первая линия обороны арабской армии, — опять вставил Костя. — Да?
— Нет, это совсем не обязательно, — Рашид невольно хмыкнул и с благодарностью посмотрел на психолога. — Может, сейчас их в том селе вообще нет. А если и есть...
— Наблюдатели на ближних подступах, патруль в трехкилометровой зоне, мы в курсе, — поторопил Петрушин. — Это все фигня. Это ж каким невезучим надо быть, чтобы в такой зоне напороться на их патруль... Ну что, возвращаемся, идем по правой?
— А по-моему, зря болтаем, — буркнул Вася. — Это единственный вариант, который у нас остался. И вообще, если помните, я сразу говорил, что там короче...
* * *
Этот серпантин был значительно неприятнее первого. Тропа узкая, приходилось ставить ступни на одной линии, левое плечо постоянно цеплялось за стенку. Справа — бездонная пропасть, даже и смотреть туда не хочется. Короче, левой эта тропа была потому, что тут повсюду присутствовали прямые линии. Двухсотметровый отрезок, небольшой поворот, еще один, примерно такой же отрезок...
Зато добрались быстро. Последний отрезок пути был просто неприлично длиннющим и крутым: метров пятьсот, не меньше, угол градусов двадцать. В конце было заметно ощутимое расширение тропы, виднелись густые кусты, валуны, и вообще, пропасть уходила вправо, а там было какое-то подобие площадки...
— Ну вот, почти пришли, — облегченно вздохнул Рашид. — За кустами — распадок, плоская ложбина, по ней спустимся в ущелье. А там — два километра, и мы дома.
— Хорошо, — одобрил замыкающий Петрушин. — Смотрите в оба, нам еще до тех кустиков дотопать надо...
Когда мы прошли уже метров сто по последнему отрезку, Вася Крюков вдруг выдал замороженным голосом:
— Попали...
Рашид остановился и с недоумением обернулся.
— Кустики шевельнулись, — шепотом пояснил Вася. — А ветра нет...
— Темп не сбавлять, — флегматично буркнул Петрушин. — Двигаться ровно, как и шли. Никому не оборачиваться. Пошел, пошел...
Рашид двинулся дальше, не задавая лишних вопросов. Только спина у абрека как будто окаменела. Честно говоря, я ничего такого не заметил — далековато до тех кустиков, чтобы можно было толком разглядеть, пока только очертания виднеются... Но Васе следовало доверять. Он у нас, как барометр, опасность чует за версту. И уж если сказал, что кустики шевельнулись, значит, так и есть.
— Расскажи нам, Константин, как мы сейчас будем себя вести, — попросил Петрушин, не меняя тона. — Только без всяких там загогулин, а сразу — кто что делает.
Петрушин верно мыслит. Если кто-то в тех кустах есть, мы все уже у них в секторе. Если там пулемет или снайперка — это гарантированно братская могила. Они вверху, лежат удобно — мы их не видим. Мы внизу, как на ладони, топаем в колонне по одному, и укрыться нам совершенно негде. Развернуться и топать обратно — тут ведь даже и не пробежишься, — сразу поймут, что вычислили их, и с таким же успехом отработают в спину. Короче, можно сразу прыгать в пропасть, это вернее, хоть мучиться не будешь!
Единственный шанс у нас есть — это добраться-таки до тех кустиков. Мы живы до тех пор, пока гипотетический противник в кустах не понял, кто мы такие. То есть все, что мы сейчас можем сделать — это вести себя примерно и правильно. А поведение — это уже прерогатива психолога...
— Идем как ни в чем не бывало, — предложил Костя. — Мы с Жекой молчим. Рашид и Серый разговаривают по-чеченски о делах насущных. О том, как славно нам всем будет, когда мы переберемся через границу и спрячемся от злобных федералов, которые нас зачем-то ищут. Не шепотом, не напрягая голос — обычным тоном. Ну, может быть, чуть тише обычного тона, мы тут все-таки не на прогулке. Метров через сто они начнут разбирать отдельные слова, будут прислушиваться. Еще через сто — сто пятьдесят должны понять, о чем речь, и принять нас за своих. Если мы скверно сыграем и они нашей игры не примут, тогда мы очень быстро умрем... Вася?
— На приеме, — шепотом ответил Вася.
— Да ни фига ты не на приеме, — поправил Костя. — Забудь, что у тебя рация есть. Как они начнут разговаривать, считай. На каждом двадцатом счете вставляешь короткую фразу по-чеченски.
— Зачем? — не понял Вася.
— Пятеро идут, двое болтают, остальные молчат... Короче, массовки нет, — пояснил Костя. — Не очень натуралистично. Тем более, болтают через третьего, который между ними, как буфер, и почему-то молчит... Он что — глухонемой? Если третий будет вставлять фразы, так лучше. Ты верь мне, я знаю, что делать...
