Где конкретно располагается это замечательное местечко, мы не знали (живописных полян тут полно, некоторые вполне пригодны для пикников с шашлыками, некоторые перегорожены колючей проволокой с табличками «Стой! Запретная зона…», и вместо пикника можно схлопотать пулю от охраны), поэтому Собакин связался с Разуваевым, и он сориентировал нас, как добраться туда кратчайшим путем.
За двенадцатой лабораторией свернули на поросшую травой грунтовку, метров пятьсот прокатились по густому сосновому бору и выехали на довольно большую поляну, посреди которой красовалась живописная группа обветренных валунов.
Рядом с валунами гордо возвышался «Лендровер» цвета «темный металлик», в тыл которому скромненько пристроилась, как бедная родственница, потрепанная белая «Нива».
Ага… Торквеловские хлопцы любопытные – остались посмотреть представление. Ну-ну…
Перед машинами дымил переносной мангал, рядом стоял раскладной стол – чего-то там было накрыто, от нас не видно, – из «Лендровера» народный Розенбаум довольно громко, но в целом деликатно просил москвичей показать ему Москву без прикрас, а в жирном шашлычном дыму весело махали руками люди – человек семь, общались, стало быть…
Ну что, неплохо устроились! На пикник товарищи приехали. С Собакиным доболтаются – тут же и обмоют это дело. Не доболтаются – так хоть поедят как следует. Вот так, по-хорошему, видимо, и следует трактовать известный термин «накрыть поляну».
Мы остановились метрах в сорока от пикника, и Собакин дал команду спешиваться.
Вышли, выгрузили Эдика. Публика у валунов при нашем появлении утратила беспечность: как только Эдик был идентифицирован, все замерли, как вкопанные, – стояли на месте и таращились в нашу сторону.
– Не ждали! – Собакин обвел взглядом перспективу и пытливо глянул на Эдика. – Ну что, студент… Палить без предупреждения не начнут?
– Не знаю. – Эдик смятенно вздохнул. – Не позвонили ж… Теперь не знаю, чего и думать…
– Ну, ладно. – Собакин обернулся к «близнецам», застывшим сзади в боевой стойке. – Вову – на рубеж.
«Близнецы» вывели Вову перед бампером нашей машины и сняли с него наручники.
– Дернешься – огонь на поражение, – предупредил на всякий случай Витя. – Стой смирно.
Собакин достал телефон и набрал номер Разуваева.
– Ну что, вы готовы?.. Угу… Хорошо… Хорошо, я понял.
Собакин спрятал телефон и, кивнув в сторону пикника, скомандовал Вове:
– Давай, топай к Марату.
– И что сказать? – Вова еще не успел окончательно прийти в себя, стоял криво, покачиваясь, и, выворачивая шею, косил на Собакина заплывшим глазом.
– Скажи, пусть Марат сюда идет. Как только он начнет движение, я пойду навстречу. Сходимся на середине, будем говорить. Понял, нет?
– Понял.
– Один идет! И без оружия. Остальные стоят на месте.
– Да, я понял. Один и без оружия.
– Ну все – пошел…
Вова нетвердым шагом заковылял к пикнику.
Собакин зачем-то достал из салона камеру.
– Гриша…
– Ась?
– Ты зачем Разуваеву звонил при Вове?
– Так надо.
– Ну, смотри – ты большой…
– Точно. Я – большой. Следите за командами, будьте внимательны…
Достойно выполнить миссию посла Вова не сумел: где-то на середине пути нервы у него не выдержали:
– Подстава! Пацаны, ща всех повяжут, это засада!!!
И хромыми зигзагами бросился к внедорожнику.
Пикниковая публика, как по команде, дружно шарахнулась за машины. Укрылись, ощетинясь стволами в нашу сторону, только головы торчат кое-где, да из-за передка «Нивы» кто-то тактически неграмотно показывает полкорпуса…
– Ложись. – Собакин включил камеру и спокойно прилег рядом с машиной. – Мало ли – тут близко…
– Нич-че не понял! – Я огорченно вздохнул, но послушно лег рядом с Гришей – «близнецы» бесцеремонно уронили наземь Эдика и последовали нашему примеру, только во втором эшелоне. – Гриша, ничего, что мы ведем себя, как клоуны? Питерские – публика серьезная, сам говорил…
– Это уже без разницы. Эдик, смотри внимательно, – скомандовал Собакин. – Я все запишу, но все равно – смотри в оба…
– Чшшшш… – метрах в пятидесяти справа от нас, в кустах на опушке что-то резко зашипело – поляну перечеркнули две отчетливые линии инверсионного следа, метнувшиеся к «Лендроверу» и «Ниве»…
– Ба-бах! – уши мгновенно заложило, я рефлекторно уткнулся носом в землю и на несколько секунд замер в таком положении.
Когда я вновь поднял голову, искореженные машины уже горели, исходя густым черным чадом. От опушки к центру поляны шли люди Разуваева в черных масках, держа автоматы на изготовку для стрельбы стоя. Точнее, они не просто так гуляли, а двигались приставными шагами, и, синхронно останавливаясь на одну-две секунды, короткими очередями прицельно долбили в направлении горящих машин.
Собакин, опершись на локоть, снимал все это безобразие на камеру.
Эдик, белый, как дембельский подворотничок, немигающим взором таращился на горящие машины и тихонько икал. Взгляд у него был безумный. Судя по всему, рассудок парня пока что не был готов принять то, что только что случилось с его товарищами.
Люди Разуваева дошли до горящих машин, несколько секунд потоптались там и двинулись к нам.
– Все? – уточнил Собакин.
– Да, готово, – будничным тоном ответил идущий впереди Разуваев (как обычно – в одном берете, без маски).
– Снято, – буркнул Собакин, выключая камеру и поднимаясь с земли. – Щас, минутку…
Мы встали, отряхнулись, «близнецы» стали поднимать с земли Эдика.
Эдик тотчас же ожил: подниматься не пожелал, стал цеплялся за траву, цепляться ногтями за землю и, тонко подвывая, скулить:
– Не надо… Дяденьки… Не НАДО!!!
Собакин скинул запись на ноутбук, оттуда – на флэшку. Подошел к Эдику и несколько раз крепко хлопнул его по щекам, приговаривая:
– Все, все – все уже! Тебя никто не тронет. Ну? Успокойся, сейчас домой поедешь…
Вот так с ходу все же ничего не вышло: чтобы более-менее привести парня в чувство, нам понадобилось некоторое время. Помог доктор (он, оказывается, со спецами в кустах сидел). Осмотрев трупы, он пришел к нам, дал Эдику понюхать нашатырь и чего-то вколол ему.
Констатировав, что взгляд подопытного обрел более-менее осмысленное выражение, Собакин показал ему флэшку.
– Видишь это?
– Да…
– Хорошо. – Собакин вложил во внутренний карман ветровки Эдика флэшку и застегнул «молнию». – Передашь хозяину. Это запись – береги. Ты понял меня?
