* * *
Как поведет себя раненый человек, чудом избежавший гибели от рук специально обученных убийц и оказавшийся ночью в лесу?
Думаю, главное стремление его простое и всем понятное: как можно быстрее убраться из района, где эти убийцы могут его искать. Последовательность осуществления этой задачи тоже вроде не особенно сложна: кратчайшим путем добраться до шоссе, добыть транспорт (голосовать, изъять – без разницы) и умчаться как можно дальше.
Логично?
Вот и я тоже думал, что логично. Оказалось, я ошибался. В такой ситуации надо неспешно трусить параллельно шоссе, держа его в поле зрения, но не приближаясь, и при этом, понятное дело, стукаться башкой обо все попавшиеся на пути деревья, цепляться ногами за коряги и обдирать и без того израненное тело о сучья. Темно, ни фига не видно, фонарь включать нельзя. Короче: сплошной мазохизм.
Некоторое время я послушно топал за Разуваевым, но вскоре выпал из эмоциональной комы (наверное, равномерное движение регулирует концентрацию адреналина в крови) и стал потихоньку капризничать.
– Нельзя на шоссе, – буркнул Разуваев, не переставая ритмично хромать куда-то в неведомую даль. – Поток плотный, скорость высокая. Голосить – никто не встанет, тормозить – собьют. Но не это главное.
– А что главное?
– Прямая через лес – точка выхода на шоссе – наиболее вероятное направление ухода.
– И?
– Все подряд перекрыть они не могут. Людей не хватит. А сюда послать могут. Прикинь: они едут – а тут мы голосуем…
Прикинул. Да, все так и выходит. Если даже прямо сейчас объявить общегородскую операцию с перекрытием всех узловых точек на шоссе и магистралях – это долго и хлопотно. Кроме того, надо же продумать повод, довести ситуацию до ума, а то получится, как в дрянном кино: ребята, мы тут кое-кого расстреливали, а двоих совершенно случайно не убили – давайте, ату их, мочите, где поймаете!
Короче, насчет общегородской операции прямо сейчас – это еще вопрос. А вот послать пару экипажей прокатиться в наиболее вероятном направлении эвакуации – это запросто.
Вообще-то мог бы и сам додуматься – это азы. Что-то голова совсем не работает. Наверное, слишком плотно поел за ужином…
– Ну и куда мы теперь?
– До перепихабельного проселка.
– До какого проселка?
– Перепихабельного.
– Ага…
Я Москву и окрестности знаю достаточно хорошо. И совершенно точно могу сказать, что такого идиотского названия в природе просто не существует.
– А, это сами придумали, что ли? – да, что-то туговато голова сегодня работает!
– Ага. Короче, богачи туда баб возят. На предмет перепиха. Посадил в тачку, свернул с шоссе, заехал в кустики – и вперед.
– Вообще-то такими вещами публика попроще занимается. У богачей для этого найдутся места поприличнее.
– Не, я те говорю – богачи. Там такие тачки! А такие бабки за молчок отстегивают – можно не работать…
– За «молчок»?
– Ага. Мы там три года назад промышляли помаленьку. Наездами.
– Не понял… Вы что, рэкетом занимались?!
– Ну ты сказанул – «рэкетом»! Так, по мелочи. Будет время – расскажу…
– Понятно… И далеко этот проселок?
– Да тут рядышком – два кило.
– Два километра?!
– Ага.
– Ну ты даешь, Серый!
– Чего это я даю?
– Давай хоть на пару минут встанем, перевяжемся. Тут в нарукавном кармане пакет есть…
– Нельзя нам стоять, – отрезал Разуваев, даже и не думая сбавлять темп. – Доберемся – перевяжемся.
– Серый, я могу и не добраться. В ботинке липко, кровь натекла.
– Потерпи маленько, – неожиданно мягко попросил Разуваев. – Артерии целы, остальное не страшно.
– Не, я понимаю… Просто уже хлюпает! Ботинки большие, болтаются…
– Да и хрен с ним, пусть хлюпает. Ты идешь, злишься, значит – давление в норме, крови хватает. Не хватало – упал бы уже.
– Ну, спасибо!
– Пожалуйста. Нельзя нам останавливаться. Соберись: чуть-чуть осталось…
«Проселок», на самом деле, оказался вполне приличной асфальтированной дорогой. Однако в отличие от шоссе здесь не было ни одного фонаря, а растительность лепилась вплотную к дорожному полотну – в некоторых местах кусты в буквальном смысле выбегали на дорогу.
Думаете, мы присели в кустиках и стали ждать? Как бы не так! Мы с ходу вцепились в первый попавшийся дорожный знак и стали с остервенением выдирать его из земли. У меня даже времени возразить не было: Разуваев буркнул исключающим пререкания тоном:
– Взяли!
И взяли.
Вообще такого рода вандализмом ранее мне развлекаться не доводилось, и со стороны эти знаки казались хрупкими и несерьезными. А на деле это довольно толстая и массивная металлическая труба, не просто вкопанная на метр в землю, но еще и залитая бетонным «фундаментом» – этакой здоровенной болванкой центнера в полтора.
Короче – жуть!
Думаю, в нормальной обстановке нам бы понадобились лопаты, транспорт и минимум полчаса. А здесь одолели ручками и буквально за несколько минут. Помогло злое отчаяние, жравшее душу в течение последнего страшного часа. Разумеется, лучше бы примкнуть штыки и с диким воплем – в атаку… Но столб – тоже вполне достойный объект для выплеска клокочущих эмоций.
– Спасибо, Разуваев, ты настоящий психотерапевт…
– На здоровье.
Эмм… Оказывается, столб рвали с корнем вовсе не для утоления застоявшейся боевой ярости, а исключительно в практическом аспекте.
Мы им просто перегородили дорогу.
– Плохая затея, – высказался я, с трудом переводя дыхание. – Лежит низко, издалека не видать. Влетит с трассы какой-нибудь лихой ездун – и хана тачке.
– А нам не пох?
– Ну, вообще-то… Но нам на этой тачке потом ехать.
– Так… Молодец, – одобрил Разуваев. – Соображаешь. Давай – взяли.
– В смысле – «взяли»?
– Оттащим подальше. Чтобы было время для тормозного пути.
– Серый, ты сдурел? Пока мы его рвали, я весь кровью истек!
– Ну, тогда я один потащу.
– Да вперед!
В этот момент с шоссе на «проселок» свернула машина. Мы предусмотрительно отскочили в сторону – и правильно сделали. Машина начала тормозить слишком поздно, смачно ткнулась в болванку и, сминая бампер и зажмуриваясь на один глаз, протащила столб с десяток метров.
– Не успели, – огорчился Разуваев. – Придется на аварийной тачке ехать. Давай ты свети, а я буду общаться.
