– Ростом Нугзарович, – загадочно улыбнулась Далвилда, – этот тоже чувствовал себя обойденным. Он намного моложе Долгоносова и всегда мечтал занять его кабинет. Просто умирал от зависти и не скрывал своего отношения к Николаю Тихоновичу. Он хотел получить все, что было у Долгоносова. Его звания, авторитет, должность, кабинет и даже его жену.
Дронго, взявший бокал, поставил его обратно на столик и изобразил удивление:
– Он к вам приставал?
– Еще как. – Молодая женщина подняла бокал. – Очевидно, считал себя неотразимым мужчиной. И был изумлен, когда получил отказ.
– За вашего сына, – поднял бокал Дронго. Он уже понимал, что у ее мальчика есть какие-то проблемы со здоровьем.
– Спасибо, – голос у нее дрогнул, – большое спасибо.
На этот раз бокалы ударились сильнее.
– Кипрские страховые компании могут потребовать проведения повторной экспертизы, – сказал Дронго, – они не выдадут денег по справке поликлиники. Им сложно будет понять, почему не было проведено вскрытие тела, как и полагается в таких случаях.
– А вы расскажите им, что не всякая женщина разрешит, чтобы ее мужа кромсали на части, – резко ответила Далвида, – что никто из нормальных людей обычно не разрешает проводить подобные медицинские резекции на своих близких.
– У них свои законы, – возразил Дронго. – Нам понадобятся вещи покойного, в которых он был в день своей смерти.
– Я думаю, что это можно устроить, – кивнула Далвида. – Можно я выпью за вас? Честно говоря, после смерти мужа я впервые позволяю себе так расслабиться. И хочу поблагодарить вас за предоставленную в этом возможность. За ваше здоровье.
Бокалы ударились друг о друга.
– Завтра я соберу вещи и передам их вам, – решила Далвида. – Можете отправить их на экспертизу. Возможно, действительно давно следовало так поступить, чтобы расставить все точки над i. И прекратить эти ненужные сплетни.
– Договорились. – Дронго поставил свой бокал на столик и поднялся. – А теперь разрешите мне удалиться. Я думаю, что мы быстро оформим все документы.
– Не сомневаюсь, – сказала Далвида, протягивая гостю руку.
Он наклонился и поцеловал ей руку.
– Нотариус с манерами джентльмена. Вы поражаете меня все больше и больше, – сказала она на прощание. – Может, вы оставите свой телефон, чтобы я могла с вами связаться?
– Разумеется, – согласился Дронго. – Я не взял визитной карточки, но я звонил на ваш телефон со своего мобильника.
Дронго вышел из дома, сел в машину. Когда они выехали за ворота, Вейдеманис обернулся к другу.
– Ну, как впечатления?
– Очень сложные, – признался Дронго, – и узнал много нового. Хотя именно она, возможно, действительно не имела никакого отношения к загадочной смерти своего мужа. У нее тяжело болен сын, и я хотел бы узнать, чем именно он болен.
– Поехали в город, – предложил Вейдеманис, – уже почти темно.
Они еще не знали, что ровно через полтора часа произойдет убийство одного из тех, с кем они сегодня разговаривали.
Глава 9
Вернувшись домой, Дронго принял горячий душ, прошел в свой кабинет и устроился за столом. Взял чистый лист бумаги и написал на нем четыре фамилии – Окрошидзе, Соколовский, Моркунас, Кошкин. Потом немного подумал и добавил еще две фамилии – Долгоносова и Балакин. Но их написал в стороне. Затем принялся анализировать фамилию каждого. У фамилии Кошкина он поставил вопросительный знак. И такой же знак появился через некоторое время рядом с фамилией Окрошидзе. Именно с этими двумя они не беседовали, вспомнил Дронго. Возможно, Ростом Нугзарович был прав, когда не пускал посторонних людей в свой институт, так как понимал, что это вызовет кривотолки и сплетни. Возможно, он хотел уберечь коллектив от ненужного расследования, ибо был убежден в том, что его предшественник умер своей смертью. А если все иначе? Если, наоборот, он был уверен в том, что Николая Тихоновича убили, и не хотел пускать сюда никого для расследования этого убийства? Ведь одним из тех, кто выиграл от этой смерти, был именно Ростом Нугзарович. Возможно, второй после жены покойного. Если составить рейтинг тех, кому выгодна смерть Долгоносова, то первой в списке будет стоять его супруга, ставшая наследницей большого состояния и всего имущества умершего. Затем исполняющий обязанности директора института Окрошидзе. Третий – профессор Соколовский, который становился научным руководителем Моркунаса и получал большие научные и практические дивиденды от внедрения изобретений своего сотрудника. Наконец, четвертый – сам Моркунас, с которым могли спокойно встречаться его бывшая супруга и его сын. «Чувство ревности – тоже сильное чувство, – подумал Дронго. – Оно может заставить человека пойти на убийство. Тем более если мы не знаем, что именно происходило с сыном Далвиды».
С этими четырьмя понятно. Среди проигравших был Вилен Захарович Балакин, которого наверняка вынудят уйти со своей должности. Что он выигрывал в результате смерти своего наставника? Только терял. Что выиграл Кошкин? Офелия стала бы свободна, но ее тоже собирались уволить.
Дронго вспомнил, что у него есть номер мобильного телефона Офелии, и, достав мобильник, быстро набрал его. Услышал голос молодой женщины.
– Простите, что беспокою вас в вечернее время, – пробормотал он, – но я хотел уточнить у вас один момент. Куда хочет перевести вас Окрошидзе? Не в лабораторию ли Соколовского?
– Нет, в другую. Он раньше так говорил, – обиженно пояснила Офелия, – даже сказал такую смешную вещь, что в руководстве института не должны сидеть двое кавказцев. Как будто я руководитель института, наравне с ним. А сегодня, после приезда, поменял свое мнение. Он хочет отправить меня в отдел к Кошкину, этому милицейскому садисту, тюремщику. А я не хочу туда идти. И сказала об этом Ростому Нугзаровичу.
– Он хочет отправить вас в отдел кадров?
– Да. Говорит, что у Кошкина есть вакансия и он просил прислать меня именно к нему. Я знаю, почему он просит. Но я никогда туда не пойду. Лучше уволюсь. Однако Ростом Нугзарович не захотел меня даже слушать. Он еще и накричал на меня из-за вашего прихода.
– Окрошидзе узнал о нашем приходе?
– Конечно. Ему сразу доложили. Он вызвал к себе Вилена Захаровича и отчитал его за своеволие. И вообще пообещал сократить должность заместителя директора по хозяйству. А на то место, которое занимал раньше сам, он собирается перевести профессора Соколовского. Об этом уже все говорят. Бедный Вилен Захарович! Он вышел из кабинета Окрошидзе белого цвета. Вот такие у нас новости.
– Я вам сочувствую, – сказал Дронго, – надеюсь, все обойдется и Ростом Нугзарович в полной мере оценит ваше усердие и трудолюбие.
– Ничего он не оценит, – уверенно проговорила Офелия, – я все равно уволюсь. У меня нет другого выхода.
Дронго попрощался и положил трубку. Посмотрел на фамилию Кошкина. Значит, и у него был свой интерес, хотя и не такой большой, как у всех остальных. Раздался телефонный звонок, и он достал телефон.
