– Да, я хочу его видеть.
– Ты сможешь взять дня три-четыре за свой счет?
– Думаю, да.
Я подумала, наморщила лоб и вспомнила, что давно не брала отпуск.
– Леонид Николаевич, мне нужен отпуск, – сообщила я шефу уже на следующий день.
– Чего это вдруг? – вытаращился на меня шеф, имеющий среди прочих достоинств весьма смутное представление о Трудовом кодексе.
– Ну, скажем, мне надо к зубному.
– А что, это обязательно надо делать в отпуске?
– Леонид Николаевич, меня ждет сложное протезирование. Мне снимут мосты, я буду ходить неделю без передних зубов.
– Меркулова, у тебя что, протезы? – недоверчиво спросил шеф, почему-то глядя на мой бюст.
– Конечно. Когда у человека нет передних зубов, знаете, как он разговаривает?
– Как? – Шеф хотел выяснить все до конца.
– Вот так.
И, выдвинув вперед нижнюю челюсть, я продемонстрировала шепелявость с пришепетыванием. Шеф замахал руками:
– Катерина, что за шутки?
– Какие же это шутки, Леонид Николаевич, это правда жизни. Так я пойду в отпуск?
– Иди уже, – отозвался шеф, но по его глазам было видно, что он мне не доверяет. Правильно, в общем, делает.
Доработав до конца недели, я стала собираться в дорогу. Проверила состояние резины на окульке, заехала в шиномонтаж и вулканизацию, купила атлас российских дорог и стащила у Пашки дорожный набор, жалея, что нельзя прихватить его табельное оружие. Вот бы мы с Элеонорой тогда показали этому аферисту Никифорову!
Егоров был на самом деле хорошим ментом, потому что он меня вычислил на счет раз. Начал он издалека:
– Кать, а кто это тебе на днях звонил?
– Пашка, ты что, мне целыми днями звонят, по двадцать звонков в день бывает, работа у меня такая.
– А что это ты такая задумчивая? Что затеяла? – не унимался Егоров.
– Паш, мы с Элей хотим в дом отдыха съездить. Ты не против? Ей полезно будет.
– Против, – вдруг заартачился Пашка, – я тебя никуда не отпускаю. Я ревнивый.
Он подошел ко мне, обнял и стал целовать.
– Обещаю, что вернусь одна, – пошутила я.
– Давай, давай, издевайся. А какой дом отдыха?
Я была не готова к такому вопросу. С домами отдыха я не работала. Кто-то из коллег недавно продавал санаторий, других контактов с санаторно-курортной индустрией у меня не было. Стало грустно, я поняла, что что-то в жизни упускаю.
– Паш, – меня вдруг озарило, – а давай вместе поедем?
Можно было голову дать на отсечение, что Пашка откажется. У него в разработке был какой-то вор в законе, и уехать из города он мог только по приказу из ставки верховного командования.
– Кать, – виновато признался Егоров, – сейчас никак не могу.
– Ну вот видишь, поэтому придется мне с Элей ехать.
– Почему нельзя дома побыть? Тебе что, со мной и с Роем плохо?
– Нет, конечно, мне с тобой и Бильбо очень хорошо, но я поеду не ради себя, а ради друга, – с пафосом сообщила я.
Такую терминологию Егоров понимал. Друг – это святое, а на святое замахиваться нельзя.
Определив Машку к Веронике, мы с Элеонорой Матюшиной в воскресенье выехали из города. Наш путь лежал на юг.
Через несколько часов мы проехали указатель с отметкой «Краснодар – 30 км». За бортом было плюс восемнадцать, светило солнышко, и я чуть не забыла, с какой целью мы едем. Вспомнила, только когда нечаянно заголосила: «Окрасился месяц багрянцем, где волны бушуют у скал. Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал». На фразе «А помнишь, изменщик коварный, как я доверяла тебе?» я захлопнула рот и посмотрела на Элю. Она, закрыв глаза, слушала этот гимн обманутых любовниц.
Я набрала номер Степаныча и сбивчиво сориентировала его на местности.
Он понял, где мы находимся, объяснил, по какой дороге лучше въезжать в город, и сказал, что будет ждать нас за мостом.
Вскоре, проехав мост, мы увидели автобус Степаныча, и я затормозила.
Автобус стоял у обочины, двери были закрыты. Я, кряхтя, выбралась из окульки, постояла на затекших ногах, размялась, подошла к автобусу и увидела, что Исаев сидит на водительском месте. Голова его свесилась набок, лица с дороги видно не было. Мне показалось, что он задремал. Я постучала по стеклу и позвала:
– Степаныч! Мы здесь!
Он не отозвался. Я потянула дверцу, Степаныч стал вываливаться на меня. Голова его качнулась, и я увидела лицо. Это было лицо покойника. Изо рта стекала алая струйка.
«Томатный сок, что ли?» – отказываясь верить глазам, подумала я.
Тело Степаныча съезжало все больше, я держала дверцу за руку из последних сил, понимая, что, если ее отпустить, водитель автобуса рухнет на землю.
– Эля! – заорала я.
Элеонора вышла из «Оки», подошла к нам со Степанычем и безумными глазами уставилась на алую струйку.
– Что с ним? – наконец спросила она.
– Какая разница, что с ним, давай, помоги мне закрыть дверцу. Он падает почему-то.
Мы вместе стали запихивать грузное тело на сиденье. Оно плохо поддавалось, но нам все-таки удалось закрыть дверцу автобуса, и запыхавшиеся, мы вернулись в «Оку». Путешествие оборачивалось проблемой.
Мимо одна за другой проносились машины, надо было на что-нибудь решиться.
– Слушай, – сказала я Эле, – вдруг он еще жив? Я сейчас вернусь в автобус и проверю.
– А если он убит?
– Тогда поищу что-нибудь, может, убийца оставил улику?
– Ты что, рехнулась? – Эля вцепилась мне в рукав куртки и не отпускала. – Поехали отсюда, поехали домой.
– Спокойно, – тоном бывалого сыщика произнесла я, – домой мы успеем, раз приехали, надо хоть что-то узнать.
С этими словами я вышла из «Оки» и опять подошла к автобусу, но уже с другой стороны.
Дверца в кабину была приоткрыта, из щели стекала кровавая дорожка. Я осторожно встала на подножку и заглянула в кабину.
Куртка на Степаныче была в огромных дырах, не иначе как в него разрядили магазин автомата Калашникова. Я огляделась, поискала что-нибудь интересное, ничего интересного в кабине не было, но в руке у покойного была зажата какая-то бумажка. Пересилив себя, я потянула за кончик и вытащила ее.
Спрыгнув на дорогу, я кинулась назад в «Оку».
Достав мобильный, я набрала Егорова.
– Слушаю, – радостно отозвался он.
– Паш, у нас неприятности. Кажется, – добавила я.
– Какие неприятности, санаторий закрыт?
