Мужчины устроили перепалку, и я опять удивилась, какие они странные все-таки существа.
Элеонора, поджав губы, смотрела в сторону. Мне было понятно, о чем она думает: если Белый так отбивает меня у Шалвы, то еще неизвестно, для кого он старается, может, для себя.
Краснодар встретил нас туманом.
После операции Белый был беспомощным, поэтому Элеонора осталась при нем сиделкой. Я высадила их у подъезда Мишиного дома, отдала Элеоноре оба кейса, а мы с Шалвой Гургеновичем поехали в гостиницу.
Шалва пригласил меня на ужин, после ужина мы погуляли по набережной и забрели еще в какое-то кафе. Шалва заказал шампанское, шоколад и фрукты, его потянуло на воспоминания, и он с любовью заговорил о виноградной лозе. Рассказ его был пересыпан метафорами и поэтическими преувеличениями, а лоза наделялась всеми признакам живого существа.
Потом мы опять бродили по ночному городу, и Шалва Гургенович рассказывал, как они с мальчишками в монастырских развалинах нашли сосуд с вином. Монастырь был древним, вино успело превратиться в желе. Разбив сосуд, юные исследователи разрезали желе на куски, наелись и ушли в астрал. Родители весь день искали своих чад, нашли и разобрали по домам.
Шалва, смахивающий на грустного слона, немного помолчал:
– Кето, я не отпущу тебя к другому. Ты – мой женщина.
– Генацвали, я плохая женщина, – успокоила я его, – не люблю домашнюю работу, палисадник за лето один раз прополола, не люблю большие семьи, потому что родственники суют свои носы, куда их не просят.
– У меня дом на берегу реки, мы станем жить отдельно, никто тебе мешать не будет. В гости будем ходить, когда ты захочешь, а к себе приглашать совсем редко, – Шалва стал загибать пальцы, – только на день рождения, Новый год, Восьмое марта, Пасху, Первое мая, Девятое мая, Седьмое ноября, День независимости и Рождество.
– Всего-то?
– Да. Я буду жарить шашлык и готовить хачапури. Это мужской дела.
– А я все это буду есть?
– Конечно, ты будешь есть.
– Я же растолстею.
– Я буду любить тебя толстым, больным, слепым, глухим, хромым, каким угодно, Кето.
В носу у меня защипало, я натужно закашляла, чтобы не показать Шалве, как я растрогана.
Проводить Гошку пришли мы вчетвером и вдова. Прясникова не было, и я опять поблагодарила судьбу за этот роскошный подарок.
Бросив горсть земли в могилу, я отошла в сторону. Как только на холмик установили венки, вдова Никифорова побрела куда-то вдоль оградок. Скрываясь за памятниками, я пошла за ней.
Ольга Анатольевна уверенно лавировала между могилами и остановилась у одной из них.
Притаившись за стволом березки, я присмотрелась. За оградкой, у которой остановилась вдова, было два холмика. На одном стоял памятник с портретом женщины, второй был завален венками, из которых выглядывал портрет мужчины. Я вышла из укрытия, прищурилась и подвинулась ближе, стараясь рассмотреть лицо на портрете. С фотографии на меня смотрел Анатолий Степанович Исаев.
Пока я хлопала глазами, стараясь прийти в себя от изумления, Ольга Анатольевна двинулась в сторону центральной аллеи и скрылась за памятниками.
«Вот оно что, Ольга Анатольевна Никифорова в девичестве была Исаевой», – пульсировало в голове. Прислонившись к стволу березы, я старалась понять, что нам это дает. Наконец, решив, что это нам ничего не дает, по крайней мере сейчас, я выглянула из укрытия.
Никифоровой видно не было, я вернулась на тропинку и направилась к своим. Мимо меня прошла женщина в черном платке, с каким-то растением в пакете. Отойдя на пару шагов, я оглянулась. Женщина открыла калитку и вошла на отведенную Степанычу территорию. «А это кто такая?» – удивилась я и припустила следом за женщиной.
– Здравствуйте, – обратилась я к посетительнице могилки Исаева.
– Здравствуйте, – откликнулась она и вопросительно посмотрела на меня.
– Я немного знала Анатолия Степановича, он был водителем автобуса.
– Его многие знали, – кивнула женщина и принялась вытаскивать из пакета растение. Это была стелющаяся туя. Я придержала пакет, помогая освободить ветки.
– Это ваш муж?
– Сосед. Жена Толи вот она, уже лет десять, как похоронили. Теперь и он тут.
– А какие-то родственники у них остались?
– Только дочь.
– Ольга?
– Да, вы с ней знакомы?
– Нет, не довелось. Что говорят следователи, кто мог убить Степаныча?
– Никто ничего не знает. В общем, дело темное.
– А сам Степаныч ничего вам не говорил? Что-то, может, записал, где-то спрятал? Может, сфотографировал?
– Он со мной не откровенничал, но я слышала, что автобус на базе следователь осмотрел, ничего в нем не нашел. Дома обыск проводили, меня в понятые приглашали, тоже ничего не нашли.
– А друзья? Может, друзья что-нибудь знают?
– Насколько мне известно, всех опрашивали, никто ничего интересного следователю не сообщил.
– А много у Степаныча друзей было?
– Вся база, считай. Да и с бывшей службы, с МЧС, часто ребята навещали.
– Он служил в МЧС?
– Да, пятнадцать лет. Это уже на пенсии стал водителем. И ребята приезжали к нему, не забывали. Он хорошим другом был, и соседом хорошим, и работником отличным.
Женщина приговаривала что-то еще, высаживая тую, а у меня в голове уже крутилось: «Стоит поехать на базу или нет?» Сомнения мои развеяла соседка Степаныча:
– Да вы можете сами спросить у бригадира. У них недавно проходила на базе акция какая-то благотворительная, они возили во Владикавказ гуманитарную помощь сразу после войны с Грузией.
Степаныч тоже ездил, он мне ключи от дома оставлял. Я рассказала об этом следователю, но он не обратил внимания на мои слова. Может, там что-то у Толи случилось, он хмурый после этой поездки ходил, вообще настроение у него последнее время было не ахти, почти не улыбался. Я спрашивала у него, что случилось, может, болеет, может, помощь какая нужна, а он отвечал: «Не парься». Вот и все.
Я простилась с соседкой Степаныча и ускорила шаг.
Не хватает мне еще во Владикавказ махнуть, тогда на объединение наших с Егоровым участков нечего и надеяться. Легко представить, что он скажет и сделает. Тогда можно будет сразу ехать с Шалвой в Грузию. И я не к месту улыбнулась своим мыслям.
– Где ты ходишь? – набросилась на меня Элеонора. – Нам в поликлинику ехать надо, Мише на перевязку пора.
– Михаил, а ты знаешь, что вдова Никифорова – это дочь Степаныча? – спросила я у Белого, когда мы сели в машину.
– Нет. – Белый посмотрел на меня с интересом. – А ты откуда знаешь?
